А седой странник шел дальше, на юг и восток, не вполне ясно представляя, куда именно он идет, а может быть – и кто он сам, идущий этим неторным путем…
Ведь там, в подземном чертоге, он и правда перестал быть тем, кем прежде был – под пристальным взглядом Мелиан, что очень скоро перестал быть взглядом, и сделался – серым светом, насквозь проницающим его душу, распутывая в ней узлы, что сплелись, казалось, намертво, разделяя… нет, не темное и светлое, скорее – черные и просто темные нити, разделяя и – рассекая их. Самый миг разделения причинял боль, но затем становилось до оторопи ясно, что то, черное, изъятое из него, было – Морготом и ничем иным. Так – и пусть убирается обратно к Морготу! Только… ему слишком долго пришлось быть (язык не повернется сказать – жить) так, что быть собой и означало - быть Морготом (нет, не всем, куда там – его взглядом, его, как ясно понималось теперь, мыслью… но часть ничем не лучше целого). А остаться только собой означало бы – перестать быть, да он еще и не уверен до конца, что такое было бы ему позволено… Теперь он сам позволил иной воле, превыше человеческой и эльфийской, и смерть Хурина – последняя в этих землях – не показалась ему большой ценой за смерть Моргота хотя бы в одной душе. Он даже удивился, когда снова увидел вокруг тот же сияющий огнями сводчатый чертог, а не тот путь, что открывается, говорят, каждому уходящему. Что ж, значит, он еще немного поживет в землях Белерианда, возможно, даже успеет что-то сделать… он верил, что это «что-то» придет к нему само, а не уцепится за черные шипы прошлого. Наверное, он еще и потому принял помощь Мелиан, ведь она позволила ему более не зависеть от того, что он видел и не мог исправить; сдвинул с места, как камень, начинающий лавину – и не смог остановить; от тех, кто хотел идти за ним, но его путь теперь был уже только его собственным… Судьбы его детей, порабощенный Дортонион, разоренный Бретиль… последним был стихийно собравшийся отряд из беглецов Дор-Ломина и Бретиля. Кто-то из них покинул его еще в Нарготронде, повернув на юг, кто-то – у границ Дориата (за которые их все равно не пустили бы стражи – да и сама граница), но несколько все-таки погибли в той нелепой ссоре из-за ничьих теперь сокровищ… Уйти, не вспоминать и не отвечать – желание слабого; что же, теперь он стар и слаб, не по годам, но по прожитым горестям – но он еще идет вперед, пока несут ноги, поддерживает посох, покуда в мешке есть какие-то припасы… Да, ведь есть, он может остановиться… сесть, съесть что-нибудь, потом… идти дальше, или нет, потом – лечь, и наверное – спать?
После стольких лет бессонного заклятия не так уж трудно забыть о сне или пище, точнее – не вспомнить о них вовремя, прежде, чем ноги подогнутся от усталости, а в глазах потемнеет.
Это даже почти смешило его порой, точнее, вызывало горькую усмешку: вот ведь как, мешок – с собой, на своих плечах – да не виден, а потому вспомнить о нем труднее, чем пожелать напиться из ручья, увидев его перед собой. Ручей – или небольшая река, холодная, быстрая, но как бы ни была чиста вода, она неуловимо горчит, словно в ней растворили пепел… Он пил из реки именем Келон, чей исток – на холме Химринг, и не знал об этом.
Он шел, подчиняясь неровностям земель вокруг него, то уклоняясь немного на юг, то направляясь почти точно на восток. Белерианд, когда-то виденный с невозможных высот, помнился теперь смутно, но где-то на востоке, в горах, наверняка до сих пор жили гномы, где-то в этих краях могли еще жить люди – если только остались, а южнее все еще цеплялись за оставшиеся владения Нолдор дома Феанора; они и не могли бы поступить иначе, но смотревший, кажется, уже не считал их тогда серьезной угрозой – и не очень-то смотрел на них, - а может быть, не давал вниманию Хурина надолго отвлекаться от проклятия его семьи…
А вот севернее его пути теперь уже точно не было ничего – кроме Севера.
Старик мог бы – силой той или иной случайности – дойти до гномов или попасть к людям (они и правда еще жили в этих землях, хотя ушли немного южнее), мог бы заплутать в дебрях Нан Эльмота или вовсе никуда не дойти: дни становились холоднее, близилась зима… Но его, усталого, отрешенного, а еще – за 60 лет такой непростой жизни так и не успевшего приобрести навыки выживания в глуши (и умение быть незаметным – один из них) встретил и остановил дозор воинов Амон Эреб – один из дальних, время от времени прочесывавших эти земли, когда опасность не была очевидной.
Одинокий странник был в этих землях необычен, странен, даже более того – подозрителен, а говорил он, будучи спрошен, еще более странное.
- Кто ты и откуда?
- Из Дориата, а до того – с Севера, - (первый вопрос он так и оставил без ответа).