*
Одинокий странник был в этих землях необычен, странен, даже более того – подозрителен, а говорил он, будучи спрошен, еще более странное.
- Кто ты и откуда?
- Из Дориата, а до того – с Севера, - (первый вопрос он так и оставил без ответа).
- Трудно поверить, - бросил ему командир дозора.
Если бы путник хотел солгать, менее удачный способ было трудно придумать, соединив в одной фразе место, невероятное для человека (все-таки не каждый – Берен), - и то, которым нечасто хвалятся. – Трудно, особенно если это все, что ты скажешь.
- Нет, не все, еще – Хитлум, Нарготронд, Бретиль… нет, не Гондолин, Гондолин… не нашелся.
Теперь было, пожалуй, яснее: разум путника явно помутился, там что Север у него очень даже мог быть – разве только одет он слишком аккуратно – разве только…
- Тебя не пустили в Дориат? – (Но стража границ могла и дать что-нибудь на дорогу, - и как бы ни было, он – всего лишь одинокий старик, нетвердо стоящий на ногах посреди пустынной равнины, да еще – поздней осенью). – И куда ты идешь?
Старик нахмурился (кажется, второй вопрос озадачил его больше первого) и наконец произнес:
- Нет, пустили, я сам ушел из Дориата… Я ушел отовсюду, где был. Не знаю. Я не стану на вашем пути.
Может быть, это и решило дело. Он безразлично стоял. Пока всадники совещались, пока Даэлир спешивался, чтобы перебраться к товарищу и освободить самого спокойного коня… Затем старик без возражений отдал им меч приготовился отдать и посох – но услышал в ответ:
- Можешь и отдать пока – он тебе сейчас не очень понадобится: ты поедешь верхом. С нами, - добавил Даэлир.
И тут старик впервые за время разговора удивился – но ничего не сказал, только обвел взглядом окружающих, и Даэлир переспросил его:
- Ты усидишь на коне сам? Он спокойный, но мы поедем быстро.
- Да уж усижу, - старик произнес это с некой гордостью, даже плечи распрямил, и в лице вдруг появилось что-то хищное… или просто – твердое?
…и командир дозора, который уже отвык смотреть на земли севернее южного Эстолада иначе, чем из-под контура шлема, а о том, что севернее и западнее, предпочитал не помнить вовсе, на мгновение не удержал эту оборонительную стену внутри собственной фэа, и почти испуганно выдохнул:
- Хурин Талион?
- Нет, - спокойно ответил старик. Он уже успел опустить глаза и стать прежним – по крайней мере, таким же, каким был к началу встречи.
…Если он лжет, то слишком неумело даже для невольного пособника Врага.
Если он безумен – то слишком спокоен и тверд, но в этой твердости нет какой-нибудь идеи, цели, к которой могли бы сойтись все мысли безумца – или обреченного-фэй. Наоборот – попытавшись соприкоснуться с его разумом, встречаешь в нем… словно пустое место, след от той идеи или цели, что была – и исчезла без следа. Так не бывает – скорее уж цель выжигает все прочее, что еще осталось…
Если он говорит только правду, она невероятна – и тем более ценна: когда они получали последние достоверные вести из земель, что лежат западнее? Но то, что он пытается сказать, все равно перемешано с туманом, неясной путаницей – или просто слабостью?
…А от имени он отказался сам.
Двоим был дан приказ проехать чуть севернее и возвращаться к ближайшему привалу, а прочие двинулись на юг. На привалах старик молчал; если ему предлагали еду не сразу, быстро соскальзывал в сон (вот уж точно – проваливался), а заговорил в пути – легким и точным движением направив коня к командиру. Воины, ехавшие рядом, переглянулись, но не уловив от старшего никаких знаков, продолжили путь, не препятствуя чужаку.
- А тебя-то зовут – как? – спросил смертный, словно продолжая первый разговор.
Стена прогибалась снова – «да, я был тогда в освобожденном Дортонионе, и в Хитлуме был, как раз незадолго… я помню невысокого хадоринга, мудрого не по годам и яростного – да немногие видели его ярость…» - но воин уже неплохо освоил тактику сосуществования со стеной внутри себя (как со стрелой в ране) и потому просто ответил:
- Тогда меня все равно называли иначе, а теперь прежнее имя я больше… не помню.
Он ожидал какой-то реакции старика – раздражения, интереса, но тот разве что с некой тенью удовлетворения произнес: «Ты – понимаешь…» - и понемногу позволил коню отстать, оказавшись на прежнем месте в кавалькаде.
И через некоторое время эльф резко и отчетливо наконец понял его ответ, и осколки сложились в единую картину… единую, но разбитую на осколки, как почти все в этих землях. Он домал о том, что понимание это станет для него негласным обещанием – не упоминать бывшее, обещанием, что он не давал, но сдержит, - а впереди и справа приближалась Одинокая Гора, все перелески остались позади, а потом дозор, не подъезжая, обогнул гору, и у подножия ее взглядам предстал небольшой замок о двух башнях, похожих и непохожих. Последний Дом, Меттамар – тоже новое имя. И не часто его вроде бы упоминали, а прижилось…
Дорога поднималась к воротам, и с возвышенности были ясно видны земли в сторону Гелиона, а по ним к тем же воротам быстрой рысью приближалось что-то вроде сдвоенного военного отряда (небольшого по меркам прежних воинств, но намного превосходящего дозор). Кажется, две части отряда мчались к крепости наперегонки, и было хорошо заметно, кто скачет во главе каждого из них.
- Турко и Курво, - бросил один из дозорных с какой-то застывшей полуулыбкой.
- Да, Келегорм и Куруфин, - повторил командир (видимо, старику). – Значит, Близнецы уезжают сегодня же. У нас небольшая крепость…
Не больше Эйтель-Сириона.
Странник выслушал его, казалось, со вниманием, даже щурился, глядя вдаль, но произнес только:
- Судьба.
Никто толком не понял, о чем он говорил – не о размере крепости, наверное…