В общем, вывешиваю один мыше-текст, еще летний. Носит также прозвание "фанфика на Истарни", - почему советую прочесть для начала вот этот небольшой ее текст -
http://istarni.livejournal.com/15820.html
- (ну, во-первых, я вообще всячески советую читать то, что пишет Истарни, а во вторых) - иначе будут непонятны подробности истории Галдора-халадина, на которые ссылается "лирическая героиня". Хотя сама героиня-то как раз "сама пришла" и приволокла с собой еще кое-кого...
Оставляю все, что там было еще по лету, в т.ч. микро-предисловие, добавляю название.
Время действия - аккурат после Нирнаэт, феаноринги и не только. Точнее - рассказ об этих временах, произнесенный когда-то, гораздо позже...
Летопись лиха
(Фанфик на Истарни;-)
От Мышь: не понимаю, что у меня получилось. Персонаж класса «сам пришел», и я не понимаю, насколько оно достоверно, хотя идея девы-писца, увы, уже всплывала в каких-то довольно дурацких фанфах, но у меня есть для оправдания еще один источник – пыталась я тут найти что-нибудь о ростовской княгине Марии, которую подозревают в немалом участии (если не в написании!) в летописном своде, что описывает татаро-монгольское нашествие (где в числе прочих погиб и ее муж)…
Для проверки хронологии использованы Серые Анналы и LQS.
*
Ну давайте я вам расскажу, добавлю подробностей…
Летопись, говорите, полуустав… Полуотдохнув.
Я не издеваюсь, так оно было тогда, в начале осени Года Слёз… Да, сентябрь 472 года Первой Эпохи… Это потом оно у меня так разложилось, что девять из десяти – за то, что был еще и уже сентябрь. Там тогда, в лесу у Синих Гор, – месяцы и считанные дни у нас как-то поотваливались, и стали мы говорить прямо как наши соседи-старожилы Зеленые Эльфы: «кончается лето», «кажется, начинается осень»… А осень – это еще так много дней, и каждый нужно пережить! И где-то вдали маячит мысль, что к зиме надо бы перебраться в крепость – ну хотя бы тем, кто собирается туда перебраться… Хотя до этого неплохо бы хоть в общем разузнать, как оно там, в крепости… Крепость мы тоже никак не называли – за ненадобностью. Она и так у нас оставалась одна – на всех, кто еще остался.
И этот лес. И эта никогда не уходящая полуусталость. Даже те, кто приходил – тоже приносил ее с собой, словно ее где-то там, на севере, разложили с запасом…. Целое море усталости. Это не огонь, это пепел. Или серая вода. Лужа. Только очень большая, и по ней надо все идти и идти… Хотя мы вроде бы уже пришли, совсем пришли, куда уж дальше… Да не о том речь.
Странно, но они и правда шли. И приходили. Время от времени, и какими-то совершенно неописуемыми путями, - они их и сами не всегда могли ясно описать!
Начиная хоть с того, что запомнилось еще из лагеря на Долмед – два хитлумских целителя. Из Хитлума, ага. Из предгорий. И один ничего не видит – и еще с Браголлах между прочим, но это история другая, это к целителям – они тогда вообще были за главных…
Тогда – это на Долмед. Разведчики и стражи – кто еще мог, потому что мы ждали погони, и надо было знать, ну когда же, когда мы встанем в последнюю круговую и еще недолго поотбиваемся… Это тоже другая история – о том, что погоня тогда не пришла.
Ну, гномы еще – потому что здешние и кое-что знают.
Но в лагере – однозначно целители.
Хотя бы потому, что ни одного прямо стоящего лорда в лагере как-то не наблюдалось. Да что там – попросту в ясном сознании ни одного! И, кажется, ни одного живого из «старых» кано дружин… Ну, может быть, считая тех, про которых было еще неясно, живые они тут или нет…
От Долмед до Леса у Синих Гор много что переменилось. (Да-да, Оссирианд. Видите – и это слово отвалилось…)
Теперь у нас были не только лежачие и нетвердо стоячие – как казалось там…
Кое-кто с тех пор лег раз и навсегда, а еще появились ходячие (туда-сюда), сидячие (за делом, которое нужно срочно, но пока оно не готово, не надо их даже трогать), бегущие (к Нандор, к каким-то Людям, которые тоже теперь здесь), а хуже того – рвущиеся-бежать-на-север-и-там… На этих требовалась еще одна разновидность – Держание Их. А лучше – находящие им дело здесь. Прежние категории тоже, впрочем, никуда не девались, взять хотя бы кое-кого из лордов, хотя…
Да, это была уже осень. Сентябрь. И он сидел в шатре и на сообщения о наших нерегулярных и безумных новостях выдавал ответы, похожие на настоящие – ну то есть адекватные… Или не более безумные, чем сами новости, - поэтому приходящих с вестями к нему было решено пропускать…
Наверное, понятно, о ком я говорю?
С ним… все понятно, наверное, раны пусть целитель перечислит, только и без них – понятно и точка… Совсем.
…А еще был тот халадин. Вот это как раз туда, к путям, непредставимым разумом… Мы же знали, что Лес Бретиль идет на битву, в западном войске – а куда им еще, через пол-Белерианда без лошадей? – и то, что они думали про Туркафинве и Куруфинве тут было, строго говоря, уже боком…
Так вот – знали, и путь его – уже из плена! – показался тогда как раз достаточно безумен, чтобы ничем не выделяться среди прочих… А потом, посреди разговора, до тебя как-то случайно доходит, что в плен-то он попал еще до Битвы… и почти до Союза, строго говоря. И тут ты понимаешь, что это уже слишком… Впрочем, «слишком» по тем временам означает «как раз» - и ты продолжаешь…
Продолжаешь – что? Записывать, конечно… ну да, сидела вот я в углу и записывала…
Только не надо думать, что это было нормально. Хорошо? Звучит нормально – свидетель говорит, хронист пишет, только я сейчас объясню, как это было.
Это было – что-то вроде безумия, тихого, но деятельного, у нас такое кое с кем случалось, тут страннее другое – что оно попало в ту узкую щель, когда тебя не отрывают от твоего безумия, потому что ты никому не вредишь, - а еще когда-то потом окажется, что из всего этого можно поизвлекать какую-то пользу… Если соберешь, откуда. Но только так – потом, а тогда – в самом деле тихое безумие, одна мысль, защита от всех прочих – что надо ВСЁ ЗАПИСАТЬ. Всё немногое, что мы знаем о случившемся сами и еще узнаём – а «надо» потому что всё это ненадолго, это затишье, и сами мы – ненадолго, но если, нет – когда меня убьют, рядом останутся эти листочки, а вдруг их все-таки кто-то подберет, какие-нибудь дикие люди, унесут на восток, да не выкинут – и когда-нибудь потом кто-то о нас прочтет…
И вот потому – на любом подручном материале, любой подходящей темной жидкостью и острым пишущим предметом… Не будет жидкости – на коре процарапаем. Но тогда я устроилась просто невероятно, у меня был мешок с прошлыми записями, чтобы сесть, доска, тяжеленная чернильница свешивается с пояса (которую никто не задумывал как походную!) и бумага из чьих-то собранных в абсолютном безумии запасов отступления. Отступления откуда – мы все знали и потому почти никогда не произносили это имя – имя крепости… Оно было слишком близко – как и многие другие имена.
…Хотя к тому человеку как раз бы очень подошло – нацарапать на коре…
Да, Галдором он назывался, Галдор из Бретиля… «А пока из Ангбанда» - улыбнулся косо.
И рассказал… Вот, например, сказал для начала, что ему повезло.
Он так тоже говорил, кстати… не тогда, потом… когда говорил. Не халадин, конечно. Он тоже странно говорил «повезло». Когда говорил.
Вот и тут, например, оказалось, что Галдору повезло, что в Ангбанде к концу лета было очень много пленных…
Они просто захлебывались пленными, - и не захлебнулись, какая жалость! – о нет, эти жернова, увы, довольно быстро разобрались, как им теперь перемолоть – столько… Но не сразу. Этот-то зазор, эта неразбериха и дали кому-то шанс попытаться бежать… Он был из тех немногих, кто еще и куда-то дошел в итоге. И там, куда дошел, его не отправили обратно…
Он выскочил на дальний патруль – впрочем, тогда это еще называлось дальней разведкой и пограничным отрядом (который сам еще не знал, где у нас теперь границы), - причем так, что и действительно не скажешь, он на них, или патруль – на него, и даже не думал уже прятаться и бежать. Потому что вокруг поле и кустарник и прятаться некуда. Потом – долго не мог поверить, что перед ним – не орки (да-да-да, орки – на конях!), а потом сам рассказывал им про орков, к которым он чуть не пришел, - про орков на холме, в крепости… так долго, что Гильтир, зная, что еще несколько слов о том холме и орочьем гарнизоне на нём – и он зажмет уши, чтобы не слышать, - так долго, что Гильтир приказал ему умолкнуть прямо сейчас и пообещал привести к лорду, «а ему ты всё подробно расскажешь…» Товарищи посмотрели на него с коней понятно как – «ага-ага, именно лорду, именно этому, а он тебя послушает…» - но в те времена одни безумцы другим часто не возражали, а Гильтиру Битому возражали и того реже… а по их приезде как-то само собой выяснилось к их вящему интересу, что лорд у нас принимает вестников… теперь. Ну то есть, кажется, принимает. Например, потому, что Гильтир об этом додумался спросить меня, а я уцепилась за предыдущего вестника (ну то есть того, у кого были какие-то вести) еще до шатра, да так и не отцепилась, записывала, - вот так они теперь уцепились за меня – и мы пошли, и он рассказал.
Говорил он не порядку, как говорилось – про дорогу, про плен, даже про себя рассказал немного… Это когда лорд вскинул голову и переспросил с напряжением «Галдор?» - первый его вопрос, между прочим.
И тот объяснял, что да, назвали его в честь того Галдора, Хуринова отца, что мать его сама была из ДорДомина, а в Бретиль пришла через несколько лет после той двойной свадьбы, когда Галдор женился… И что отец его называл часто на свой манер – «Халдар», и рассказывал о Халдаре, брате госпожи Халет, который погиб в бою с орками…
«Это здесь было, на востоке» - сказал Галдор. «Было» - веско подтвердили нам снаружи шатра, а это значит, рядом стоял кто-то из дор-карантирских… Может быть, и на страже, но на ней вроде бы уже были вастаки, целых два, оба здесь и на ногах, представляете?
А потом была Битва Пламени, и как-то так вышло, что с тех пор он звался все-таки Галдором.
А потом они узнали про Берена, и про то, что будет битва с Морготом (ну то есть – Союз, он только сочинялся – как раз тогда), и халад Халмир одной рукой себя за седую бороду держал, другой – секиру схватил, и говорил им… вот так и говорил, что хотя он сам уже дед и прадед, но сам на битву первым пойдет, чтобы этому Морготу…
Это, наверное, Гильтир сказал тогда, что халад Халмир до битвы не дожил. Голос был тихий, а я глаза не поднимала – записывала.
Галдор умолк, вздохнул – «Жаль. Хотя… а ведь повезло ему, наверное».
Да, так вот – о собственном халаде он узнал только здесь, у нас – «А там меня с эльфами держали, наших мало было… да халадинов вообще не было… и не прибавилось ведь». Сам он попался, когда все тот же халад Халмир решил заранее разведать пути на север и послал соглядатаев… «Надо было дориатцев дождаться. А может быть, и то бы не помогло…» - он не жалел, просто взвешивал. Он вообще был как-то очень спокоен, как будто теперь ничего уже не может произойти хуже – так чего бояться? Или я поняла это так, но что-то было правильное в таком спокойствии… для таких времен, по крайней мере.
А он говорил – об эльфах в рудниках, об орках и тварях, - он говорил, лорд слушал молча, глядя куда-то в землю, но изредка переспрашивал, а значит – слушал и слышал, а потом среди прочих тварей Галдор помянул балрога, и не остановился, рассказал. Я записывала, потому что рука пишет сама, это был уже не первый лист – а я сама слышала, как звенит и сгущается вокруг воздух, - вы, может быть, знаете, как это бывает?
Он рассказал, а тот – слушал, тут уже не ошибешься, и все равно – куда взгляд, а вот сидел он очень прямо, а потом уцепился за паузу между словами и вбил туда свой вопрос – таким совершенно спокойным – нет, совершенно пустыми голосом, - я помню, потому что рука пишет сама, потому что я не забуду, что он сам был тогда – белое пламя, только… догоревшее, наверное - поверх пламени уже пепел, так и было, такое лицо – отчетливо белое, но словно поверх взвесью осела серая пыль, нет, именно пепел…
И выслушал ответ. Который тоже был спокоен, даже скажем – учтив, так и слышишь, как он так же вот с теми эльфами на рудниках обсуждает обжегшегося балрога или нюансы орквина…
Хороши они были рядом, эти два спокойствия. Не забудешь.
А вот потом было странное, хотя мы там, казалось бы, уже привыкли ко всему. Он повернулся ко мне – то есть, получается, заметил меня в углу! – и спросил: «Ты пишешь?»
«Да», - и рука замерла над листом, - «как о всех беглецах, как всегда». Это было попроще правды, но тогда было не время объяснять – про тихое безумие и разномастные листы в мешке, на котором сижу. Это было - тоже правда. И тоже безумие – продолжать то, что было раньше, как раньше…
«Я напишу решение… как всегда», - и протянул руку, за листом.
Я не знаю, как оказалась рядом со всем своим имуществом – кроме мешка разве! – с доской, чернильницей и пером… Держалась за доску – то есть держала её, - и с какой-то оторопью смотрела, как он пишет – поперек листа, кажется, не хватит места –и поверх текста напишет, - нет, вот зачеркнул, вот новая строка…
…Я не поручусь, не всегда ж сидела рядом! – но кажется… Кажется, это было первое, что он написал после. Так вот вышло…
«В общее ополчение» - только ведь его не было уже (со времен отступления) и еще заново не было (во времена крепости-и-леса), и потому, ровная черта поверх, и ниже – «в пограничный отряд». А вот и сам отряд сидит в лице Гильтира, почему бы и нет?
Вот так он написал.
Я еще больше скажу – он запомнил. Это потом, в нашей крепости каменной, в Амон Эреб, да нет, не так говорилось – в Меттамаре, когда был у меня целый Летописный Чертог на чердаке со сквозняками (на правом чердаке, ближе к Гелиону!), - уже был, еще был, и были еще Братья, чтобы указать законное место в этом замке по своей, хозяйской воле… Он спросил меня, будто речь шла о самом обычном – ты ведь помнишь его дело? Последний лист? Он должен быть в летописи, - то есть, получается, он знал даже то, что тех листов было несколько…
В летописи самой еще было несколько листов – а Галдора уже не было. Это и был разговор – о его смерти.
…Я думаю, он много успел. Мы все думали тогда так – друг о друге, потому что все прошлое стало ничем, и каждый день стал – многим, и любая стычка, любой дозор – тем более… А он еще и это успел, целых три года, - а ведь он еще и Смертный.
А еще был его плен и побег. И его весть. И потом, в дозорах, когда их нашел дориатский патруль, и лучник крикнул, чтобы они выходили, их все равно обнаружили, - и халадин улыбнулся нолдор как-то хитро – «Лучше я», - и выбрался из кустарника. Спокойно взглянул на дориатца снизу вверх и сказал – «А я тебя помню, Лучник. Ты приходил к нашим стражам». И тут уже настал удивляться черед той стороны – ну да, Восточный Белерианд, где-то за холмами Эстолад – «Так ты из Бретиля?»
Он принес тогда еще одну весть. О людях Бретиля в Битве Слёз, на песках Анфауглит, в арьергарде войска Верховного короля… Их и правда не прибавилось в плену – хотя бы тогда, в битве: все остались – в песках, и трое живых… их-то и довел до леса Маблунг Могучий Лук, их-то имена он и назвал Галдору… Я не ведаю, знал ли он – именно тех троих. Он ничего не добавил тогда, только – «Вот оно как оказалось…»
И еще кое-что усел сделать, наверное, и ради них – пока был жив.
Тогда… Гильтир нам рассказал, а потом дошагал со мной по всем лестницам до самого чердака, и даже сам подписал к тому листу, уже вшитому к другим – «погиб 475» - как будто сам знал, как вдруг стало мне тяжело записать одну дату и одно слово…
Почерк у него оказался совершенно такой же, как до Битвы, быстрый и легкий, даже странно – можно смотреть на лист, не поднимая глаза, и как будто…
Но все это было потом. А тогда мы выходили из шатра, и те, кто все-таки стоял на страже, заглянули внутрь, и наши «полтора вастака» немедленно поссорились, называя друг друга «сыновьями дурной кобылицы» - за то, что пустили нас, - и за то, что не хотели пускать…
А мы шли дальше, и это была уже соседняя поляна, и прямо на нас вышла наша Хирвен дортонионская, она опять кашеварила, и вышла со своими любимыми словами, которыми, казалось, тогда только и добывались неведомо откуда припасы на целый лагерь у того, кто ей сегодня попался – «Ничего-то у меня нету, а особенно…» В тот день это было – «а особенно целого кожаного ведра».
«Зато у нас есть хадалин, вот, Галдором зовут, из плена» - почему бы ей так не ответить, других мыслей все равно нет, разве что о том балроге…
«Ну так давай, заштопай ведро побыстрее» - это было уже Галдору, не мне, а я так и пошла дальше, записи положить…
*
Она говорила – и ходила по комнате, иногда останавливаясь, - а потом рассказ снова сдергивал ее с места.
Пенголод сидел, разворачивался, слушал – и все удивлялся: слишком непривычен был облик даже для пестрого Тол Эрессеа. Этот непокой, и зеленая куртка, какую – скорее разведчику или следопыту, и волосы обрезаны довольно коротко, но как-то по косой, и тень неровно падает на лицо, когда она проходит вдоль той стены, резкая неровная тень, - и оттого неуловимо кажется, что лицо пересекает шрам, словно он там и есть, или так – словно он когда-то и был там?.... Или просто – тень, но такая, что есть всегда, днем и ночью, как часть себя…
А Пенголод слушает и пока не решается спросить – когда и как она пришла сюда, и каким из путей?
Она остановилась и посмотрела прямо в глаза.
*
Ну вот я и рассказала, «всю-всю самую истинную правду», как говорил совсем другой халадин, - ходил то за тем, то за другим эльфом хвостом и выпытывал её, эту правду, и если вам, господа, в жизни хоть раз попадался дотошный Смертный то вы, быть может, знаете: сколько ему ни скажи, ему никогда не будет довольно…
Но это совсем о другом. И позже… да, тоже в крепости, где же еще, после Крепости ничего уже не было… Хотя – если кто-то все-таки еще записывал, хоть по нескольку строк, хоть страницу – потом, я бы прочитала… Свое, наше – нет, не хочу. Я его и так помню – все записи, все огрехи – и наши, и летописные…
А с Галдором, балрогом и со всеми нами в то первую осень после того, как рухнуло всё – только так и никак иначе.
И… не скажу я только о Верховном Короле ничего больше… пока, может быть, потом еще как-нибудь…
А лучше – если вовсе не я. Это… до сих пор слишком близко, так уж вышло…