Вывешиваю то, что не удалось толком вчера - без Семаджика не справилась с форматированием.;-)
В начале идут "новости короткой строкой" про конкретных актеров - боюсь, тем, кто их не знает, они могут быть непонятны, а тем, кто знает - неполиткорректны;-( Если совсем запутались - проматывайте до следующей звездочки!
*
«Чайка» 20 декабря 2009 г.
С меня все больше слезает якобы-литературность. Думаю, сейчас это будет – хотя и прямо в файл, - отзыв фанатский злобный, одна штука, в меру непечатный в Сети.
Новости одной строкой:
Карина <Нина Заречная> играет дуру. Ей это очень идет.
(Змея вот говорит, что акулу, а по-моему – восторженную дуру. В первом действии. А во втором – показать этот рост личности – и эти путающиеся от постоянного нервного напряжения мысли – просто не тянет).
Бритый Леушин <Тригорин> в безрукавке – клон Романыча. В Волжский его!
Фраза «Спонсор спектакля – полиэтиленовый завод» ((с) с форума Подполье) достойна занесения в анналы.
Ходила на спектакль смотреть на Ванина и Илону<Дорн, Маша>. Их там и стОит смотреть.
Хочу (как-нибудь) пойти еще. С той же целью.
Осваивала технику «фанатского зрительства», озвученную Змеей (смотреть не на говорящего, а на молчащего – за реакцией, а говорящего можно и *услышать*).
С упомянутыми двумя – это как раз самое то (не столь много собственных фраз и _много_ реакции на происходящее)
(Надо будет только научиться навыку «подстановки» актеров в сценах, где смотреть нечего. На фразе Тригорина «На колеснице… что я, Агамемнон что ли?» - уже получилось на ура, до того это Ванинская фраза…)
Наибольшей жизненностью в исполнении Афони <=Афанасьев, роль - управдяющий... какего бишь?> отличалась фраза: «Вот, помню, пили мы с таким-то актером…»
(Ах да, еще я вынесла с сего визита в театр книжку Афони. Почитаем… Там и стихи есть!)
Сорин-старая-развалина был бы еще туда-сюда (хотя бы из этой роли можно добыть и больше), но зачем делать из него припадочного?!?
(В сцене с Аркадиной – «Дай ему денег», в результате чего даже нормальная по идее реакция последней – «Дяде плохо, помоги ему» - превращается в черт знает что).
У Бычковой <Полина Андреевна>, кажется, отследила *ровно* ту же интонацию, что и у Анны в «Дне» - она у нее одна и есть, что ли??
Ольга Иванова <Аркадина>– как обычно, «Моя жизнь в искусстве». Ее, не Аркадиной, увы.
*
А теперь – чуть-чуть систематически.
Надо иметь в виду, что я ни более ранней юго-западной, *никакой* «Чайки» не видела, только пьесу читала… Так что все упоминания о «нововведениях» и есть – относительно текста пьесы.
Итак, основные нововведения можно было бы суммировать как «три П»: песни, полиэтилен и повторы.
Первое – однозначно в плюс, при отсутствии «классически» декораций они прекрасно создают усадебную (точнее, дачно-усадебную) атмосферу – не хуже таковых декораций, пожалуй. Тем более, что народ массово играет на гитарах, поет весьма неплохо (а я устраиваю себе аттракцион «найди голос Ванина», - иногда, кажется, успешный), а под что-то музыкальное нам также свезло как-то раз увидеть, как Дорн с помощью трости изображал игру на скрипке;-) – ну и пусть он по жизни ни на чем не играет, зато с чувством ритма у него все очень даже в порядке!
Полиэтилен… ну, как уже было сказано. Ладно, как поиск новых форм, в самой «пьесе» - еще туда-сюда, но вот прочее его использование вдоль по спектаклю было для меня глубоко загадочно. А когда кто-то под него закапывался и долго там лежал (Карина после «пьесы», а потом Леушин в конце 1 действия) – я начинала беспокоиться и вспоминать инструкцию, что не надо давать полиэтиленовые пакеты маленьким детям, они наденут их себе на голову и задохнутся. Ну ничего, вылезли. В первом случае я еще все ждала, когда прогуливающийся рядом с тростью Дорн пнет эту кучку тростью. Нет, не пнул. А прочие «полеты дельтапланеристов» так меня и не впечатлили…
Ну и повторы. В целом – Апатитский ХлебоЗавод;-) Т.е., например, «львы, орлы и куропатки», расселившиеся по всей пьесе, меня не то чтобы порадовали (это юмор такой, что ли?)… Начало второго действия, где все не только бегают с полиэтиленом (а Ванин несет свой «шлейф» на вытянутых вверх прямых руках – «вот полиэтилен, а вот я» - да еще, как заметил Фред, следит, чтобы никто друг другу на хвост не наступил!), но и выдают свои версии монолога про мировую душу – опять же, запомнила по крайней мере Ванина, порадовавшего нас «…душа Гоголя, Шекспира, ну и кого-то там еще», - в общем, ну допустим. А уж то, что Дорн второй раз воспроизвел монолог про «творческое вдохновение» во втором действии – это уже личное спасибо от меня, точнее – от моей забывчивости, - у меня к тому моменту, оказывается, уже куда-то отселилось из оперативной памяти воспоминание о первом, а такой момент жалко было бы упустить (см. ниже). Словом, это к тому, что сам прием повтора как выделения важных моментов вполне бывает к месту (см. то же Дно, Лука перед уходом – «А Бог, если веришь, есть…» и т.д.).
Что я откровенно не поняла – так это зачем заставлять героев вести себя неестественно и говорить текст так, что из него выселяется заложенный туда смысл??
Впрочем, второе – не знаю, от режиссера оно или от актеров, которые текст «не тянут»? Вот именно так проговаривает скороговоркой Матошин большинство треплевских монологов о творчестве. А жаль… Ведь «Чайка» - дошло тут до жирафа! – тоже спектакль о творчестве, и – спектакль о театре… Зачем же этот-то смысл выселять??
Зачем герои… Ну ладно, зачем тот же Треплев ходит в тунике, мне вот Змеи пояснили – «ищет новых форм» (ах, вот они какие! Ну и привет «дуэту назгулов» в начале спектакля); зачем Тригорин выходит в банном халате – тупо и неостроумно, но понятно: из купальни- значит, купался! (И да, *такой* Тригорин и правда не создает впечатления, что будет с наслаждением удить рыбу целыми днями и ничего ему больше не нужно… Вот кое-какой другой, пожалуй, и создал бы, хотя его на рыбалку не возьмут, потому что трепло! Ну и что, сидел бы в купальне и с рыбами трепался, в конце концов!)
Но вот зачем Треплев и Нина *убирают* смысл из всех слов в первой встрече, оставляя только «гормональный взрыв прямо в коридоре» зачем они устраивают сцену двух озабоченных, которые что-то для виду говорят, а хочется только друг друга… эээ потискать? Когда Нина с Тригориным ухитряется организовать себе в конце того же действия *еще один* гормональный взрыв, любви к ней это мне почему-то не прибавляет… (Э мнэ, ну, может быть, я старая пуританская Мышь?? Ну… не знаю. Вот тут показывали мне как-то раз запись «Мольера», вот там была вполне себе семейная жизнь с объятиями и поцелуями… И совсем как-то оно иначе смотрелось, товарищи, и смысл из словей не пропадал при этом, между прочим!)
Да, так вот, история-то оказывается не только о творчестве (ведь Треплев и Тригорин-то творят не в рамках театра вроде!) – и Шамраев тебе вспоминает именно всяких актеров, и Сорин напоминает, что «театр необходим»… Это то, что я «вычитывала» прямо на спектакле, но скорее из текста, чем из того, что сыграно.
А вот что было сыграно, и из текста, при чтении, никак исходно не следовало… Это у нас, цитируя Фреда, была «Чайка На Дне». Нет, это я не о том, что Треплев, судя по сценографии, не застрелился, а утопился в пруду! Это я о том, что монолог Дорна о «творческом вдохновении» неожиданно оказался… ближайшей родней монологу Актера об аплодисментах!
Собственно, и не удивительно, что именно его монолог. В конце концов именно Дорну чем-то нравится пресловутая пьеса Треплева, он говорит ему комплименты на эту тему явно не только для того, чтобы его утешить, потому что говорить он об этом начинает (в спектакле это опущено, кажется) еще наедине с собой.
И вот, если пособирать оттуда фраз:
«Вы взяли сюжет из области отвлеченных идей. Так и следовало, потому что художественное произведение непременно должно выражать какую-нибудь большую мысль. Только то прекрасно, что серьезно.»
«В произведении должна быть ясная, определенная мысль. Вы должны знать, для чего пишете…»
«Но изображайте только важное и вечное. Вы знаете, я прожил свою жизнь разнообразно и со вкусом, я доволен …»
К этому неумолимо просится аналогией другая фраза, сказанная не в спектакле: «Я счастливый человек. У меня все это было». И поскольку она не только о себе, но и о том, что было, о ТЕХ, кто был, неудивительно и то, что дальше, как и Актер-Задохин, он говорит _не о себе_:
«…но если бы мне пришлось испытать подъем духа, какой бывает у художников во время творчества, то, мне кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и все, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в высоту».
…неудивительно, предельно неудивительно, что в той ситуации Треплев ничего из этой теории воспринять не может, только спрашивает, где Нина (хотя мне кажется, что и тут из спектакля убрали его единственный вопрос о другом - «Так вы говорите - продолжать?»)
Но часть этого монолога повторится, утверждая важность и серьезность сказанного.
И еще один фрагмент о театре – его, хотя монолог-то – Шамраева, но на упоминание о том, что «раньше были – могучие дубы» он совершенно явно указует на Афоню и Деда Мороза, а потом и на свою фразу о «среднем актере» - на Аркадину… Тут уж это было настолько явно, что она за ним даже немного погонялась.
Впрочем, и пьеса, и Дорн – это не только о театре. Можно было не опасаться, что персонажа мало.
(Этого, увы, стоит опасаться в ситуации с Машей – ее персонаж, имхо, от урезывания реплик и ролей пострадал сильнее, в том числе в их разговоре с Дорном, где Маша вместо чего-то осмысленного неизвестно зачем кричит: «Я люблю Константина Гаврилыча!!!...» - таким ором, что хочется по смыслу добавить: «вот ужас-то!»)
Я уже запомнила, пожалуй, что у А.С. не бывает проходных персонажей даже на заднем плане. Так что везде, где Дорн хотя бы присутствовал с остальными за компанию, он комментировал ситуацию.
И чаще всего эти комментарии почему-то… не выражали восторга. Было очень ясно видно, как ему надоели… Полина Андреевна, например, Сорин со своими жалобами, Аркадина… много с чем, да хоть бы и с тем же лото… Это все – мимически, параллельно словам (иногда вполне вежливым). Но было и словами. С каким чувством было сказано:
«Там Ирина Николаевна плачет, а у Петра Николаевича астма... Пойти дать им обоим... валериановых капель!»
Вместо валериановых капель по интонации явно читалось «…розог!»
Вообще это отдельная, особенная история о попреках «сытым человеком» деньгами, которые общественность (в лице Сорина и Медведенки) выдает Дорну! И тут дело не только в том, что, как заметил Фред, достаточно посмотреть на физиономию этого «сытого человека», где «щека щеку съела»! Дело и в самой биографии персонажа – врач, сельская местность, 30 лет практики – «За тридцать лет практики, мой друг, беспокойной практики, когда я не принадлежал себе ни днем, ни ночью …»
Еще любопытнее, что Ванин играет человека на самом деле старше и себя, и Дорна-из-пьесы – не случайно из текста выселились оба упоминания на конкретные 55 лет (полное попадание в образ, 55 и есть!). У него получается практически ровесник Сорина, только… дело даже не в том, что у него, может быть, лучше со здоровьем – половина болезней Сорина все равно от ипохондрии! Дело в том, что он *не жалуется*. В отличие не только от своего сверстника, но и от куда как более молодого Медведенки. Но к тому доктор Дорн, пожалуй, и снисходительнее (потому что условия жизни учителя *действительно* тяжелые), а вот гражданин, который «пьет за обедом херес, курит сигары и хочет жить», а еще – постоянно жаловаться на свою жизнь, прошлую и нынешнюю, его уж точно не разжалобит. Сам он прожил свои годы «разнообразно», прожил как смог, сделал из этого какие-то выводы, а доволен он, не доволен, что хотел, но не сумел – это его личное дело, и вовне он все эти выводы выпускать не собирается. Он откровенно выходит из себя, отвечая на монолог о «человеке, который хотел»:
«Хотел стать действительным статским советником - и стал!..»
В общем, «хочешь быть счастливым – будь им». Или хотя бы приложи к тому усилие.
О его мировоззрении мы узнаем мало, о нем и мировой душе я хочу сказать чуть дальше, а пока – еще одна фраза, сказанная, наверное, так, как не предполагалось в тексте:
«Страх смерти - животный страх... Надо подавлять его. Сознательно боятся смерти только верующие в вечную жизнь, которым страшно бывает своих грехов. А вы, во-первых, неверующий, во-вторых - какие у вас грехи?»
О «верующих» – очень _серьезно_, как об относящемся к себе, а следующая же фраза к Сорину – четкая смена интонации на иронию.
Еще одна не менее любопытная история – это Дорн и женщины. Трактовки на свете бывают разные, поэтому не будем говорить о самой пьесе и о всех возможных интерпретациях, но я откровенно удивилась, прочитав в отзывах на что-то из прошлых «Чаек» (на Подполье) – о «бабнике». Гм-гм, и где они это увидели, скажите мне? Я, конечно, уже знаю, что можно на двух соседних спектаклях увидеть две разные истории, но все-таки?..
А видим мы… Что Полину Андреевну, например, Дорн встречает глубоким вздохом, и по ней же возникает мысль: так кто все-таки кем больше увлекался – он женщинами или женщины – им? Потому что от него, пожалуй, о женщинах вообще была только одна прочувствованная фраза: «В отношении женщин ко мне было (с глубоким чувством) много хорошего…» - да и та, по мнению знающих людей с 4 ряда, была сказана конкретно в зал, и несколько не о том…
А почему бы и нет? Хороший врач – и хороший акушер, что в случае с женщинами тем паче важно, честный человек, а еще и – корректный, пока не довели до ручки (да, это он корректен, а не Аркадина со своим монологом о том, как _она_ корректна!), да еще хорошо поет… (В пьесе ему отдана куча цитат из песен).
И при этом… он мне кажется очень любопытным характером. Человека, в принципе одинокого не по сложившейся судьбе, а по складу характера. Идеального врача в этом смысле – он готов помочь каждому, но никого не готов впустить в свою душу. Поэтому ему легче «слиться с мировой душой», с уличной толпой Генуи (вообще, по-моему, монолог о Генуе много говорит о его характере!) – чем с любой конкретной дамой. Это могло тоже привлекать, казаться некой неприступностью, или – импонировать тем, что он не предпочитает никого, все обожательницы из соседних имений могли не беспокоиться, что он предпочтет соседку!
Но что совершенно точно – он не терпит, когда обижают женщин. Тех, кто действительно уязвим, а не мается дурью. Он резко одергивает Треплева, пытающего отослать Машу: «Нельзя так!» Он же, во втором действии – очень внимательно начинает выяснять, что случилось с Ниной Заречной:
«- Мне говорили, будто она повела какую-то особенную жизнь. (с нажимом) В чем дело?
(Треплев) - Это, доктор, длинная история.
- (сухо) А вы покороче.»
Причем вся возможная резкость и осуждение направлены тут вовсе не на Нину, «Знаю» в ответ на информацию, что она сошлась с Тригориным совершенно нейтральное: он – в курсе дела, его интересует дальнейшее. (А на упоминание, что «ребенок умер», чуть склоняет голову – это еще и профессиональное). И когда Сорин в том же разговоре вдруг заявляет «Прелестная была девушка» - Дорн просто свечкой взвивается «ЧТО?!» - и только поняв по его словам, что «старый ловелас» к ней, похоже, не приставал, успокаивается.
Так что своеобразный какой-то «бабник» получается… В восприятии окружающих – может быть, если уж окружающие могут продолжать видеть в нем «сытого человека» при деньгах… и тем, наверное, доводить его до ручки, только ручка еще не настала…
Мне вначале странным показалась идея с его последней фразой о самоубийстве Треплева, которую он говорит, не понижая тона, практически в открытую. Показалось – еще одна условность «над» текстом? Но по результатам разговора с товарищами после – нет, скорее, это напряжение, дошедшее таки до предела и не удержанное. И если продолжать говорить глупости и в такой ситуации, то тут Дорн может и вовсе не удержаться и умножить количество трупов…
Вот такой ворох впечатлений. Надо будет все же как-то добраться еще – допосмотреть и второе действие, потому что в этот раз мне показалось, что сцену с лото просто убили, заставив Машу неестественным голосом выкрикивать цифры, сидя спиной к зрителю, - но товарищи говорят, что там есть, что посмотреть… Ну и на Дорна, конечно же, на Дорна. Чтобы бы сам А.С. ни говорил о спектакле – именно эта роль хороша тем, что можно выражать свое мнение о происходящем, не выходя из роли, а только заходя туда глубже! И пока он есть на сцене, там есть куда посмотреть. И досмотреть. А то видела же я, видела, что ищет человек кого-то глазами в зале, причем в нашем углу местности, даже наклонялась – а то кому меня на 6 ряду видно? А вести из центра зала говорят, что и смотрел, и разглядел, даже реплика о вышитых подушечках была – именно сюда… А мне еще просто слишком непривычно, что это возможно – именно так. Тебя увидеть и сказать – лично тебе. Ну… просто за то, что человек сидит на спектакле и его смотрит. А оказывается – бывает!
Примечание: а в городе Волжском сидит местный новообразуемый драматический театр, образует его кое-кто из бывших (и не очень) обитатетелей Юго-Запада... А больше я, пожалуй, ничего об этом говорить не буду.