Боюсь, общий сюжет спектакля из записи может быть не очень понятен... В отличие, надеюсь, хотя бы от интересующего меня персонажа...
«Комната Джованни». Отец Дэвида.
(27.01.10)
Снова о причудах восприятия: наша Змея выходила со спектакля – вроде бы трагической истории любовного треугольника разной ориентации – хихикая и ядовито сообщая что-то про любовные романы в мягких обложках…
Я-то сидела отдельно, в 5 ряду, и честно пыталась обнаружить в истории смысл. Впрочем, и смысл, и трагизм без труда находился – только почему-то, как обычно, не у главных героев.
Впрочем, героев не так много, произведем среди них традиционный отсев.
Если трагизм героя предполагает некую внутреннюю душевную драму, ну хоть какие-то движения души – то ни Хелла (Карина), ни Дэвид (Леушин) на них не подходят. Решительная девушка, готовая идти по трупам (да еще – ради цели прожить всю жизнь с чужим ей человеком) – и пустой, никакой юноша. Он не плохо сыгран, он так сыгран. Впрочем, тут меня активно тянет найти параллели между героем и актером – как и в случае с отцом этого Дэвида (А.С.В.), скажу, забегая вперед, - и в отличие, между прочим, от Джованни-Матошина (так что отношение к актеру, видимо, роли тут не играет??).
Господин Гийом собственной персоной большого сочувствия не вызвал – был туда-сюда терпим, стал противен, сам по себе, похоже, и вовсе не изменялся, просто – новые обстоятельства, единственный сюрприз – что цветы на его балахоне, оказывается, видны только в этом «инфракрасном» свете, которым подсвечена сцена – это я выяснила только к концу пьесы…
Жак (Борисов) – фигура определенно не трагическая, ну да так и задуман он здесь – аналог (в некотором смысле) Дорна в «Чайке»: может комментировать происходящее всласть, не выходя из роли, и еще оттеняет общий накал страстей – у него все как-то проще и жизненней.
Анджело оказался для меня, похоже, слишком загадочен. Т.е. какой именно смысл в него вложен, я не поняла. Был еще одним комментатором всего – более циничным по содержанию и инфернальным по виду, в финале – пришел в белых крыльях за убитым Джованни. Ну да, я понимаю, «Анджело» - «ангел», и что? «Ангел этого места», как пояснил мне Фред? Но в чем тогда это выражается, кроме финала – и мысли «Ну, какое место, такой и ангел»?!?.. (Я внимательно осмотрела при его появлении сцену – нет, никаких других ангелов в тот момент на сцене не обнаружилось…)
Ну и собственно Джованни, дабы покончить с перечнем. Да, Матошин лучше Леушина, да, у него нехилая физическая подготовка, а еще его «дабыоттеняют»…
Ну и сам Джованни – что-то там определенно наклевывалось по ходу пьесы, делались намеки на признаки наличия души: молитва, «приглашает ночевать бездомных», а в саму пресловутую комнату не то вселил живую душу, не то обнаружил ее там, в полуподвале старого дома – и здоровается с ней (т.е. с ним? – т.к. дал ей имя, такое же, как себе)…
Тема старых живых домов, у которых есть свое отношение к хозяевам и гостям, четко им предъявляемое, - это для меня хорошо и правильно, и таким путем Джованни получил немалую фору… И проел ее, пожалуй. На пару с режиссером, в данном случае, ибо речь и о построении пьесы: тема комнаты в спектакле, на мой взгляд, ушла в никуда и кончилась ничем.
А из намеков на биографию героя я даже пыталась что-то сложить по ходу спектакля: молитва к ангелу, Италия – католическая страна… Дальше напрашивалось: жил-был, скажем, юный и чистый католический мальчик, потом полюбил другого католического мальчика, решил, что это ужасно и бежал куда глаза глядят, от себя все равно не убежал… К Богу обращаться считает себя не вправе, но ангелу – молится…
(Прямо какой-то роман Алана получается!)
…Но к концу спектакля узнали мы вроде бы, что там на самом деле было… И легче нам не стало. Потому что на мой взгляд, вся эта история про молодую жену, мертвого ребенка и плевок на распятие, - это все же:
- слишком мелодраматично;
- неправдоподобно.
Потому что (помимо того, что не ощущаю я за плечами этого Джованни опыта семейной жизни) странно как-то получается. Джованни говорит о своей жене: «Я любил ее, как только может любить мужчина женщину». Но что это за любовь, если в ситуации их общей беды, ее беды, смерти ее ребенка, - притом, что она сама как раз жива и остается при любящем ее муже, - в .этой-то ситуации он ее и бросает?!
Можно еще спросить, почему бежит он не ближе чем в Париж – с юга-то Италии! – почему не в любой город поближе, шел бы он, скажем, в Геную с мировой душой и уличной толпой сливаться…
…и почему он так быстро и естественно финиширует в баре специфической ориентации?...
…но не менее интересно иное. Ту же фразу – кажется, дословно! (и вот интересно, это сделано специально?) – произносит в пьесе и другой человек. Которому выпадает потерять как раз саму любимую, - а самому остаться. Но история получается совершенно иной, и, похоже, не только от различия обстоятельств.
Речь идет об отце Дэвида (так, без имени, назван в списке ролей персонаж), и мы наконец поведем о нем речь.
Герой появляется лишь в письмах (произнося их текст) или в сценах-воспоминаниях своего сына – т.е. он в основном не действует, а рассуждает, или вспоминает, или планирует… Но личность и ее история складывает из этого «романа в письмах» просто «на ура».
Человек неидеальный, но весьма достойный, и за свою непростую и не очень-то веселую жизнь наживший немалую житейскую мудрость.
Он не поучает своего великовозрастного обормота – он делится с ним тем, что знает, потому что прожил сам. Полагая это знание хорошей, довольно ценной вещью, которой хотел бы поделиться с сыном.
Вторая, едва ли не более ценная вещь, которую он непременно желает сыну дать – это уважение к его «личному пространству».
Пока это чучело устраивает пьянки, бьет машины, попадает по итогам в больницу, уезжает в Европу и просит прислать ему туда деньги, - оно ни разу не получает вдогонку что-то вроде «Опять ты…» или «Все вы…». Только ободрение – или выводы о том, что из данной ситуации может последовать.
И, надо сказать, он надеется на ответное уважение. Тем более, что его личное пространство – это не хвост, разложенный повсюду, его нетрудно очертить. Оба раза, когда отец все же резко обрывает Дэвида, тот ухитряется заговорить о девушках, которых отец заводил после смерти матери. И, кажется, обрывает даже не потому, что неприятно вспоминать, а именно потому, что личное. Да, он понял в итоге, что здесь -ошибка, мать Дэвида он ими не заменит… Но он-то не протаскивает сына за его ошибки и прочие поиски себя, он понимает, что таким путем идет и ищет свой смысл жизни каждый… (я еще вернусь к смыслу жизни – чуть позже).
В конце концов, он явно полагает, что сам не грузит сына своими бедами – не скрывает их, не лжет, просто говорит о другом, или в любом разговоре с сыном ищет повод для ободрения, а о неприятностях упомянет вскользь – вот, в бизнесе пока застой…
Наверное тогда, после смерти жены, когда он точно знал, что говорить только о хорошем не сможет (да и не видит его в жизни толком – пока), он и отдал сына на воспитание тетке. Понятно, что ребенок-то вполне мог расценить (и, видимо, расценил это) как «все меня бросили» (мама умерла, папа водит к себе девушек, а я тут один). Понятно, что у тетушки и на этой вот почве выросло совсем не то, что оценило бы предоставленную свободу и отношение как к равному (а это – еще один из принципов отца Дэвида).
(Все это, кстати, в чем-то похоже на не раз уже наблюдаемый мною в жизни феномен «как у приличного отца выросло неизвестно что», он же «сыновья научных сотрудников»: пока отец ездил по экспедициям, мамы-бабушки-тетушки успели вырастить ТАКОЕ…)
Впрочем, вот что еще важно: персонаж, определенный как «отец такого-то», даже без имени, состоит не только из отношения к сыну.
(Впрочем, еще напоследок о сыне. Отец, судя по всему, знает о нем – нет, точнее, понимает в нем (важна не фактология!) очень много, больше, чем думает Дэвид, - а то и побольше, чем сам Дэвид о себе знает! По крайней мере, о том, что сын уплывет за океан раньше, чем сам пока планирует, скажет именно отец. Это к вопросу об адекватности вИдения сына. Похоже, иллюзий там, мягко говоря, немного.)
…А сам он говорил еще и о том, что понял о себе, собой…
Вот, наверное, один из ключевых моментов разговоров – о «тех, кто привязывает нас к жизни». «Не надо этого бояться», - говорит он. – «Жить для себя – значит не жить». (И те девушки, я думаю, потому были все-таки не зря – они тоже «привязали его к жизни» в тот момент).
И – уж, наверное, самое главное в его истории: «То, что придает смысл жизни, придает смысл и смерти».
Мне кажется, что эту фразу можно и развернуть, начав со «смерти». И мне кажется, потому он и жив, потому не сорвался и не ушел, что нашел, сумел найти этот смысл – той, вполне конкретной смерти, разбившей его жизнь. А потому и в жизни отыскался смысл. Пока она длится.
И еще – у этой истории, оказалось, есть финал, хотя я-то его в процессе недоглядела (снова – спасибо Фреду за уточнения после спектакля!), и все боялась, что после очередного письма, где было озвучено желание приехать, что он либо появился посреди этого парижского бедлама, либо – следующего письма, ответа на что-нибудь от сынули, в крайней раздрае пребывающего…
Зря боялась. Во-первых, смотри выше, об отсутствии иллюзий, во-вторых – да, он ведь и правда сказал об этом сам, все-таки прорвалось: о боязни умереть одному, в пустом доме, «от сердца»…
Да, его это страшило, смерть – это в самом деле страшно, но… Но она всё равно имеет смысл. Например, такой: он уйдет к той, кого любил и любит. Наконец. Не поторопив свое время, не отказавшись вовсе от этого дара и наказания – любить и привязываться…
И тогда эта смерть в пустом доме, наверное, довольно печальная для «внешнего наблюдателя», этакий апофеоз одиночества, - «изнутри» по сути оказывается именно что имеющей смысл.
Как осмысленен сам этот человек – который сначала выглядит хрупким и нескладным в своем криво сидящем костюме не по росту. (И где только А.С. добыл пиджак, который велик ему не только в плечах – это нормально, он все-таки равномерно узкий, это не Виктор, у которого «в плечах 52, а в поясе 46», - но который велик ему по росту?!). Но это впечатление – пока он не заговорит. И дальше уже ловишь что, о чем и как, а не пиджак этот и галстук несчастный рассматриваешь! (Такую смену впечатления я тоже, кстати, встречала… и, как ни смешно, тоже у научных сотрудников…)
Как осмысленна вся эта история…
А что и сама она, и персонаж в пьесе – вроде бы сильно неглавные, и как там приключался в процессе сего «сын отца Дэвида» (кстати, правда, если что-то и было о его дальнейшей истории, то в самом начале пьесы – построение сюжета там заморочное! – то я все пропустила) – это все уже совсем другая история. И не то чтобы она мне сильно интересна.
…А «роман в письмах» - тоже жанр. И я, пожалуй, хочу еще как-нибудь прийти на него, и с цветами – а то в этот раз, помимо наших сомнений в принципе (шли все же смотреть «кота в мешке»), еще и на улице было около - 20 градусов…
Впрочем, юные девы стайкой пошли к главным героям с цветочками. А неглавные… хотя тут надо начать чуть раньше: на первом поклоне, когда актеры выходят, еще распределившись по сцене, между решетками и прочими конструкциями, - А.С. стоял в глубине сцены, серьезный, - такое впечатление, что еще «в персонаже». А вот когда все уже вышли вперед, и пошли цветочки, - они с Борисовым стояли рядом, усмехались, похоже, комментировали очередь из дев.
Впрочем, А.С. тоже досталось: позже от правого края рядов вышла некая девушка с незавернутым букетом хризантемок, половину подарила А.С., а половину – оставила себе! (Кто-то еще – был в планах, но не понравился??)
(На «Ромео» он тоже уходил с поклонов, помимо наших роз, с неупорядоченными хризантемами... Интересно, от той же личности? Похоже, у нас есть единомышленники! Если выпадет случай, клуб водолазов «Пойдем на Дно!» желает познакомиться.)
P.S. Примечание о текстологии.
Не так давно я предприняла попытку познакомиться с первоисточником, сиречь книжкой. Пока что с ее частью - с тем, что касается как раз отца Дэвида.
И осталась в полном изумлении. Дело обстоит даже не так, как пишет Змея – персонаж исходно такой же «картонный», как все остальные, но лучше сыгранный. Дело в том, что этот самый отец (тоже без имени!) в книжке – вообще не то, не так и про другое. Совпадают отдельные обстоятельства (смерть жены, наличие тети, разговор в больнице после аварии – сам факт такового), причем может существенно разниться наполнение конкретикой (тот же разговор; отец живет вместе с Дэвидом и своей сестрой и постоянно с последней ругается), а кое-что просто противоречит (на момент действия живет с новой женой – никакой тебе «смерти в пустом доме»). Практически ничего изо всех тех осмысленных монологов в книге нет (Фред, кажется, нашел какую-то одну мысль… которая в книжке принадлежала самому Джованни). Ничего из того, чем для меня и складывается эта роль, эта история.
…И вот терзают меня смутные сомнения: это режиссер создал роль, скорее всего, под конкретного актера – или актер «доработал напильником» заданный в общих чертах образ?? Или имело место сочетание двух этих вариантов – тогда в какой мере для каждого?... Меня терзают смутные сомнения, и они активно склоняют баланс в моей голове в сторону А.С.В. …Не потому ли он приглашал нас на «Джованни»? (…Ага, только не мог сказать прямым текстом «Девчонки, приходите, все, что там хорошее – как раз моё»??...)
25.02.2010 2:25