...и второй текст, который решила я наконец выложить. Ничего в нем не меняя, хотя это про него мне написали, что труднопонимаем. В общем, это был "первый блин комом" на драбель-фесте, но туда вложено много лично значимого, так что пусть будет.
По заявке: " Гиль-Галад и Элронд. Разговор о Фингоне и Маэдросе, какими они их запомнили."


Все, что мы можем сделать…

- Когда-то я задумался о памяти: говорят, из детства Смертные запоминают еще меньше, чем из последующих лет; на Баларе как на чудо показывали какого-то старика из Мудрых: он, помимо всей своей мудрости и белой бороды до пояса (я думал: так вот как выглядят Наугрим!) – он еще и помнил себя в колыбели…
- Неужели и ты хочешь спросить меня, запоминают ли полуэльфы половину от эльфийской доли?
- Конечно нет! Я – о себе, знаешь ли…
- Но ты-то…
- Да, эльф и даже Эльда… Но когда мне понадобилось вспоминать те детские годы – ведь именно понадобилось, притом, что я сам был… почитай, юноша… Тогда я и понял: можно вспомнить всё, до мельчайшей черты, - но только то, что ты сам увидел – и то, что ты заметил.
А что заметит – ребенок?
Когда меня спрашивали потом – «Ну как они могли?», «Ну как он мог?!» (это бывали разные они и он), когда мне говорили – «Объясни, ты же – его сын!», «…он же был другом твоего отца!..» Ну да, это и правда так, а вокруг – больше всего Фалатрим, уж из них-то многие и отца не видали!
….Но получается, они спрашивали не меня, тогда уже – владыку Нолдор Балара, короля без короны, земель, титула… да и почти без народа, и все же… Но они спрашивали – того ребенка, а что мог увидеть и заметить – ребенок?
Своего отца, лучшего отца в мире - как иначе? Сильного, умелого, изобретательного и весёлого, щедрого на дружбу – и к эльфам, и к людям… Которого ты так радостно встречал из отлучек, но знал – а теперь нужно отступить в сторону и дать подойти матушке, ей же не подобраться, пока не нем висишь ты, болтая ногами!
И его друга, ближайшего из друзей, с которым они были неразлучны в каждый приезд того. И могли в тот же день умчаться куда-нибудь к Линаэвен, а могли недели две едва выбираться за ограду нашего дома.
Друга, который мог приехать со сложными военными планами – и тогда в них «пропадал» и отец, а мог – веселиться… нет, не так же, как он, как-то чуть иначе…
Который обещал взять тебя, когда подрастешь погостить в крепость на Востоке...
Которому я дарил самое большое красное яблоко из нашего сада – и спрашивал, а бывают ли другие полосатые эльфы…
- Полосатые?
- .Ну да, рыжий с белым… Я уже повидал тогда и сереброволосых из народа Кирдана, а тут – несколько прядей, правда – как полосы… Я и думал – может, отец у него был рыжий, а мать – из Морского народа… Да, тут я как-то сразу судил по своим родителям: из Нолдор – отец…
- …знаешь, а мы увидели – уже не полосы. Скорее – равномерную сеть… И белого было больше…
- Я слышал. Но… потом уже – не увидел. Вот ты… ты, может быть, мог бы ответить им – спрашивающим… Не я. Даже если они смогли какими-нибудь чарами поставить перед собой того ребенка или написать ему письмо, он бы ничего не рассказал им о том, почему Союз Маэдроса окончился тем… чем окончился, почему пал Дориат, и даже – столь близкие к нам Гавани…
Он, Эллах, еще даже не Финэллах – ты знаешь, ведь это имя тоже придумал Маэдрос? – не знал тонкостей нолдорской стратегии, и уж вовсе не мог увидеть того нолдо, который громил Дориат – его еще не было – такого…
И даже то, что я не видел, что знал, точнее – узнавал, пока рос, не помогло бы мне ответить на этот вопрос. Отец спас друга из плена у Моргота – это я знал совсем уж с малолетства. Про поход, про песню…
Про то, что было потом, сам он мне не рассказывал, говорила – хотя тоже понемногу – мать: они ведь тогда впервые и встретились… Нет, подробностей там было мало, и целителей о них расспрашивать бесполезно, говорила она, только о начале – а потом он их выгнал… Из подробностей были – сроки, их и хватало для полной невероятности: месяцы, годы… А вообще-то она тоже говорила мало и очень просто: «Это была – одна жизнь на двоих. Они могли уйти или остаться – только оба. И если бы ушел кто-то из них…»
И тогда в самом деле казалось, что это может быть – только так…

- Так, пожалуй, и было, если вдуматься…Додумался я до этого, конечно, позже. Но – как раз из того, что увидел. Нас ведь тоже спрашивали…
- «Как-они-могли?»?
- Да, мой король. А еще – «Как ВЫ могли?» Не возненавидеть их сразу – и не проненавидеть все те годы… Иногда, когда углубляться в философию как-то не тянуло, отвечал кратко – что дети быстро приспосабливаются. Так было. Только больше – в другом. Приспособиться, привыкнуть… Что кто-то может не разговаривать неделями, пройти совсем рядом, не заметив… А потом –однажды заговорить, и тогда уж – раскрывай уши, больше ни от кого ТАКОГО не услышишь. А потом – снова… Не потому что он злой. Он просто ТАКОЙ. И ему – очень больно. И еще – у него погибли почти все братья… Знаешь ли, что он сказал… нет, тогда почти выкрикнул кому-то в ответ, это еще… еще Гавани, из того, что врезается в память чуть не против воли… «У меня было семь братьев, женщина!»
-Семь?.. То есть считая…
- Да, семь. Я сам подумал об этом уже после, а понял – еще позже…
Я ведь тоже не умею отвечать тем, кто спрашивает. Я тоже – не понимаю. Но не только то, что после – то, что я видел сам. И чем больше осознавал то, что помню, - тем меньше понимал. Что прежде он мог быть иным – верилось с трудом, но верить хотелось, это право ведь есть у любого из рожденных – быть живым… Я только представить не мог, но верил. Я не понимал другого – как возможно так жить.
И каким же он был – тот нолдо, отблески которого мы временами ловили, и только из этих отблесков мы успели узнать, выучить – так много… Даже по Маглору нельзя было до конца понять, если пытаться представить, он ведь тоже – потерял почти все, хотя бы и не так, верно… Они оба дали нам неизмеримо много, но по-разному, иногда мне хотелось ответить кому-то из тех спрашивающих, что видели в них только кровожадных зверей: вот, посмотри на меня и брата. Мы – их слепки, они вырастили нас, и нас – тоже двое, и я – больше его слепок, в отличие от брата…
- …да, именно двое. Когда на Балар пришли первые смутные слухи: отступают беженцы с Востока, у них свои вожди, два брата – я, если говорить честно, испугался.
- Их?
- Встречи с ними. Кого я увижу – теперь? Но это были вы…
- Да - это был последний их дар нам. «Теперь вы взрослые. Вы отвечаете за тех, кто уходит с вами». Осенние леса, сухая трава, горящая крепость навсегда позади – и еще один небольшой отряд всадников, уходящий на юг… Уходить и не знать, сколько еще будут живы те, кого ты оставил.
- Да, так. И увидишь ли ты их когда-нибудь еще.
- И знать, что времена таковы, что будешь, может быть, и правда бояться этой встречи: из-за них самих – или из-за того, что может нас свести в следующий раз…
- Иначе, но… Но теперь-то - совсем иначе. Они… может быть, встретились там, а мы… никто ведь не знает, когда.
-Да, мы можем только помнить. Как эльфы или как… кто угодно. Это все, что мы можем сделать для них – теперь.

23.03.2011 3:01

Прим.

«Он, Эллах, еще даже не Финэллах – ты знаешь, ведь это имя тоже придумал Маэдрос?» - мой домысел, одни из многих в этом тексте. Как и то, что элемент Фин- в имени «Финэллах» (действительно упоминаемое в УС имя Гил-Галада) понимается в данном случае как «династический» префикс (как в именах «Финголфин» и «Финарфин»), а не как исходная смысловая часть имени (как в имени «Фингон»).

«У меня было семь братьев, женщина!» - фраза с игры «Падение Гаваней», от и.р. Маэдроса (Натали Одна Змея) - моему персонажу. Сказана непредумышленно.