Просто история о любви и нелюбви к музыке. Да еще в виде пьесы. Мелкой, но натуральной. Со мной это иногда бывает.
Музыка в сердце твоем
Современное моралите
Действующие лица:
Ирина
Борис, ее муж
Их сын
Маргарита Семеновна, журналист-музыковед
Музыкант
Сцена представляет собой комнату на даче. Небольшую, но углы ее тонут в полумраке. Посередине, под абажуром на длинном шнуре, стоит стол. Правее его, видимо, у стены – старое (но не антикварное) пианино, довольно обшарпанное. В произвольных местах в районе стола и пианино – три табурета. Далее, за пианино, по невидимой дуге вокруг стола располагаются: дверь в комнату, лестница на второй этаж, входная дверь.
Впрочем, точным воспроизведением дачной комнаты сцена все равно не является: сверху (или по бокам, если это удобнее) она увита плетями хмеля – или дикого винограда, или другого вьющегося дачного растения. Пара плетей может даже краями спадать на пианино. Но это лишь рамка картины.
Сцена пуста. Затем слева выходит Музыкант. Вид его совершенно не согласуется с дачной комнатой – «концертный» костюм с фраком, белоснежной рубашкой, галстуком-бабочкой. В самой его внешности есть нечто «артистическое» - например, в прическе: это может быть копна буйных кудрей – или, напротив, явные залысины ото лба, но на затылке волосы (скорее всего, темные) собраны в довольно длинный хвост.
Он, не обращая внимания на окружающую обстановку (вообще он двигается так, словно вышел на сцену на концерте), походит к пианино, пододвигает табурет, садится. На мгновение замирает. Затем поднимает крышку. Замирает снова, затем начинает играть – где-то две музыкальных фразы. Игра прекращается внезапно, но не резко. Это начало музыкальной темы, зовущее за собой слушателя, - но куда оно зовет, мы не успеваем услышать.
С теми же короткими паузами встает (не опуская крышку), затем уходит.
Почти сразу после его ухода скрипит входная дверь и в нее, явственно топая, входит Борис. (Музыкант выходил просто из-за левого края сцены и двигался, за исключением звуков музыки, достаточно бесшумно). Борис как раз с окружающей обстановкой вполне сочетается и совершает совершенно обыкновенные действия: ставит у стены сумку с продуктами, вешает на гвоздик куртку, говорит «Фу…».
Подходит к пианино, озирается немного воровато. Не присаживаясь, начинает одной рукой наигрывать мелодию – то же самую. Но он играет ее как человек, который до того играл на фортепьяно достаточно давно, вспоминает, сбиваясь на некоторых нотах. К тому же пианино, как выясняется, заметно расстроено (что совершенно не проявилось, когда на нем играл Музыкант).
Шаги по лестнице, испуганный голос Ирины: «Кто…»
Ирина спускается, видит мужа. Оно оборачивается к ней, прекратив вспоминать мелодию.
Ирина: Уф… ты меня напугал. (Опускается на ступеньку). Ты что так долго?
Борис: Да я еще подождал немного у ворот – думаю, вдруг машина заплутает. Я, конечно, дал Маргарите подробную инструкцию, но она-то не местная…
Ирина: Зато таксист местный. (Поднимается, идет к столу). А она, как я понимаю, женщина столичная, в большом городе живет, привыкла, наверное, к сложным дорогам с разными ориентирами…
Борис: Только, наверное, не в виде зеленых заборов и заброшенных колодцев.
Ирина: Да уж пожалуй! Слушай, а она не сбежит, увидев наше дачное… великолепие? Может, ты зря человека из приличной, в общем-то, гостиницы выманил комаров кормить? Я бы на ее месте не стала машину отпускать, пока внутрь не гляну…
Борис: Да ладно, не злобствуй! Стал бы я приглашать человека, которому нужна дача олигарха! Мы все-таки совсем на другом сошлись и познакомились…
Ирина: Ну хорошо, приедет - разберемся.
Садятся за стол.
Ирина: Чай будешь?
Борис: Да я думаю, Маргарита уже скоро подъедет – вот тогда все вместе…
Ирина: Ну давай. Я уже без тебя все равно попила. Слушай, есть все-таки разговор, лето кончается…
Борис (кивая на дверь комнаты): Про него?
Ирина: Ну да – куда оболтуса устраивать будем, в какой… кружок там, или что?
Борис: Благо он все-таки сам согласился – мы его не гоняем на каникулах из-за компьютера, а он потом повысит… свой культурный уровень. Слушай, ну я все-таки думаю, что самое здравое было предложение от Марины…
Ирина (настороженно): Опять классическая гитара, да? Ну вот скажи мне, зачем?
Борис: Ну что ты начинаешь…
Ирина: Музыкальной школы нам удалось в свое время успешно избежать, она ему жизнь не портит…
Борис: Да при чем тут музыкальная школа! Будет потом на гитаре с ребятами играть… песни петь… девушкам опять же, это вообще всем нравится…
Ирина: Девушкам играют на три аккорда, а трем аккордам его друзья и научат при случае. А тут начнется: - арпеджио, адажио и прочий… майский жук. Потом на концерте в Доме культуры понадобится выступить, или у пенсионеров…. И причем тут девушки – и удовольствие?
Борис: Нет, ну что ты… Ну хорошо! А что ты предлагаешь?
Ирина: Ну… что-нибудь. Вон, он говорит, его на баскетбол приходить звали – из-за роста конечно же…
Борис (пытается тоже взять боевой тон, получается не очень): Ну вот конечно… Все, что ты мне рассказываешь про музыку, я тебе могу рассказать про профессиональный спорт. И даже хуже!
Ирина (насмешливо): Да какой там профессиональный! В таком возрасте – уже никакой. А ты видел, как он прыгает? До турника у речки так и не допрыгнул…
Борис: Ну, я тоже…
Ирина: Тебе можно, ты старше… и ниже. Ну так что?
Борис: А ты его самого вообще спрашивала?
Ирина: Пока нет. Вы тут еще неделю будете – вот и спроси его…
Борис: А чего тянуть, вот прямо сейчас и спросим!
Встает с табурета, стучит в дверь комнаты. Вскоре оттуда высовывается их сын, по возрасту – где-то в средних классах школы. На голове – полуснятые наушники.
Сын: Ну чего? Я уже скоро!
Борис: Васек, подожди. Помнишь, мы с тобой про кружки и секции говорили… Вот ты бы куда пошел?
Сын: Вот я?
Ирина: Ну не мы же!
Сын: Я бы… ну, например, на это… вязание. Или бисеро…плетение, вот.
Ирина (поперхнулась): Вязание? (медленно переводит взгляд на мужа, на лице читается мысль) А ты, Борис, не думаешь, что…
Борис (сыну): Васек, а тебе зачем это... вязание?
Сын: А я тут в Сети видел… Один чел, в Штатах, (матери, с намеком) – мужик между прочим, с женой и детьми! - вяжет всякие там… молекулы. И внутренние органы. И получается – как настоящие!
Борис: А ты их видел, настоящие молекулы?
Ирина (удивлена): Внутренние… органы?
Сын: Ну, сердце там, печень, селезенку… Я и подумал, если я свяжу там… селезенку как настоящую, или молекулу такую, это все в классе лягут! И не только девчонки… Я уж не говорю про нашего химика или биологичку…
Ирина: Ну… понятно… наверное. Ты…
Борис: Ну, ты еще подумай, время-то есть…
Ирина: …да, и – спать!
Борис: Пятнадцать минут можешь посидеть – и спать!
Сын: Угу, понял. (закрывает дверь)
Борис: Ну вот, пожалуйста. А тебе еще музыка не нравится. Музыка – она хоть для сердца…
Ирина (размышляя): …А что? В конце концов, это полезная идея. Вот если он не «для сердца», а просто свяжет это сердце… «прямо как настоящее»… он, может быть, что-нибудь там про него почитает… у себя в Интернете. Может, поймет заодно, как кому-нибудь первую помощь оказать, или там как не довести себя раньше времени до ручки всякой ерундой – сердце там… гм, селезенку и прочие… молекулы…
Слышен гудок машины.
Борис: Вот и Маргарита, похоже. Пойду встречу!
Выходит. Ирина немного нервно поправляет скатерть на столе, отходит к пианино, барабанит пальцами по его верху.
Маргарита Семеновна (входя с небольшой дорожной сумкой, идущему за ней Борису): Не надо, я сама донесу! Мы ведь уже пришли? Здравствуйте!
Маргарита Семеновна – элегантная молодящаяся дама средних лет, явно постарше супругов. Она одета явно «по-городскому», некоторое несоответствие с окружающей обстановкой наличествует – хотя вполне реалистическое, не такое, как у Музыканта вначале.
Все обмениваются приветствиями.
Маргарита Семеновна: Вы только не беспокойтесь, я не голодная, удалось перекусить в городе… Я просто хотела провести вечер за городом, немного посидеть, поговорить с приятными людьми…
Ирина: Тогда давайте сядем? Я вам наверху постелю, потом подниметесь. Надеюсь, я вас утром не разбужу – мне на работу…
Маргарита Семеновна: Конечно-конечно…
Садятся.
Борис: Ну вот, я уже рассказывал супруге, как мы познакомились, о встречах на концертах, разных общих темах…
Ирина: Да-да, я знаю.
Борис: …а потом Маргарита Семеновна оказалась в наших краях, и даже не просто так…
Маргарита Семеновна: …понимаете, я провожу некое исследование…
Ирина: В наших краях? Ну да, можно многое сравнить, из серии «было и стало», сейчас – и 20 лет назад…
Маргарита Семеновна (с энтузиазмом): Да-да, именно 20 лет!
Ирина: Если сравнить, например, промышленность, картина будет впечатляющая, я вам ручаюсь!
Маргарита Семеновна: Нет, что вы, мое исследование- все же в области культуры…
Ирина: Ну, в области культуры есть и положительные подвижки – например, урны на улицах…
Маргарита Семеновна: Нет-нет, не совсем то. Дело в том, что я собираю здесь сведения для (торжественно) завершающей главы биографии – и жизни – пианиста Александра Хавина…
Ирина (с напряжением, поднимаясь): Да, понимаю, опять о музыке. Ну, вы поговорите тут… друг с другом, я лучше лягу…
Борис: Ира…
Ирина: Мне завтра на работу в конце концов, а? Приятного вечера!
(Уходит на лестницу, поднимается наверх).
Борис: Вы уж простите, я надеялся…
Маргарита Семеновна: Я могу что-то исправить?
Борис: Да нет, что тут поправишь? Ирина, к сожалению, совсем не любит музыку, так уж случилось. И это, кажется, невозможно исправить. У нас есть много общего, но только не это. Честно говоря, именно поэтому я столько времени в командировках провожу на концертах. Я ведь… с тех самых пор, вы понимаете?
Маргарита Семеновна (с чувством): Да, да! На самом деле… Конечно, очень жаль, но… Вы знаете, Борис… Я думаю, мы как раз сейчас можем не просто поговорить, а как раз – записать ваше интервью!
Борис: Интервью? Моё? Да я…
Маргарита Семеновна: Ну что вы! Это название, научный термин. Вы просто расскажете… всё как было.
Борис (вставая, с волнением): Да… да, конечно.
Маргарита Семеновна (наклоняется к сумке, достает диктофон): Раз, раз… Сейчас я сделаю небольшое вступление, потом – вы… (Более официально). Итак, еще одна беседа с жителем города, куда двадцать лет назад Александр Хавин приехал, чтобы дать три концерта в рамках своего турне по Центральной России, хотя состоялся из них только один… О том, что же произошло и чем это стало для жителей города, расскажет один из его жителей, тогда – обыкновенный школьник… Так, Борис? Вы ведь еще учились в школе? (Делает ему воодушевляющий жест).
Борис: Да… сейчас. Соберусь немного… (Далее рассказывает, ходя по комнате). Я правда был школьником, и не просто простым, а очень простым, я бы сказал. И очень простым учеником музыкальной школы. Честно говоря, я бы, может, и не купил билет… ну, не стал бы просить родителей купить, - но нам выделили билеты в школе. На первый концерт. Какой-то довольно дальний ряд, мы там шумели, кидались друг в друга фантиками – ну, конфеты из буфета… А потом он вышел, и знаете…
Маргарита Семеновна: Да, каким оно было – ваше первое впечатление?
Борис: …и знаете, сразу что-то изменилось. Я помню, мы почему-то все притихли, хотя никто на нас не шикал. Просто… стало интересно, что будет дальше. Потом – первое отделение, этот концерт ля-минор. Вот знаете, бывают моменты, про которые говорят, что ты потом уже не будешь прежним?
Маргарита Семеновна: Да, конечно!
Борис: …да, уж вы-то понимаете! И вот тогда – вот тогда как раз так и было. Не знаю, как другие, мы как-то толком друг друга не спрашивали потом… Но меня словно куда-то позвали, открыли дверь, что ли… И я вошел. Ну, и иду – до сих пор, наверное… Ну, или приходу туда же, в ту же дверь… Ох, простите, я отвлекся в какие-то дебри. (Смущенно улыбается).
Маргарита Семеновна: Что вы, это как раз то, что мне особенно ценно – этот след в душах…
Борис: …да, конечно. Наверное… Странно, мы потом в перерыве… ну, в антракте говорили друг другу какую-то чушь, наверное: «Ну, он силён!», «Классно играет!» и тому подобное. Может быть, кто-то еще, не только я, что-то чувствовал, не знаю…. Я-то тоже не мог сказать ничего осмысленного… Я просто ждал – второго отделения.
Маргарита Семеновна: Да, да, это самое важное, может быть. Вот он выходит, да… И что вы видите, что вы чувствуете?
Борис: Ну… я ждал, что будет дальше. Еще музыки… его музыки. И думал еще, что надо будет попросить родителей купить еще хоть один билет… Ну да, а потом – вот, дождался, слушал… Там было… кажется, несколько отдельных пьес, потом – та соната…
Маргарита Семеновна: Да, да, этот свет, этот порыв, правда?
Борис: Ну, что-то вроде… наверное. Кажется, это было все по основной программе… (Маргарита энергично кивает) Вы знаете, да?
Маргарита Семеновна: Я знаю ее наизусть! Уже много лет…
Борис: Да, я понимаю… Так вот, все хлопали, даже мы понимали – сейчас что-то будет «на бис». Хлопали мы, хлопали… Да, я помню: вот, он поднимается, чтобы поклониться… Ну, я подумал, что он оступился – он ухватился за край инструмента, а он всё не разгибается… То есть он попытался… Кто-то подбежал к нему – аккомпаниатор, нет, кто-то еще, их ведь было двое… Его увели со сцены, кто-то объявил: мол, концерт окончен, что-то про небольшое недомогание, мы надеемся, что завтра…
Маргарита Семеновна (с волнением): Так и сказали – завтра, недомогание?
Борис: Да, да… Я пришел домой, рассказывал про концерт, про то, как человек играл, вот, даже поплохело мол, немного… Что мне сказали про билеты – я теперь уже и не помню, кажется, что завтра утром… А утром я вышел в комнату, а отец сидел у приемника,… ну, он и объявил мне. Я его как раз переспросил про билеты.
Маргарита Семеновна: Да, что, КАК он объявил?
Борис: Кажется… так: «Боря, знаешь, мы никуда не идем, твой пианист, он похоже… умер. Ну то есть – точно умер». (Тише, упавшим голосом). Кажется, так.
Маргарита Семеновна: Да, это был тяжелый миг, и тяжелое время… Но знаете, может быть, мы еще когда-то поговорим об этом, но сейчас… Вы ведь говорили, что этот концерт, эта музыка… Что они изменили вашу жизнь. Вот об этом я бы хотела…
Борис (с увлечением уходя на другую тему): Да, да. И я бы хотел… хотел бы кому-то рассказать об этом… ну, может быть, чтобы мне не казалось, что все это… какая-то кажимость. Я ведь говорил, что был очень средним учеником музыкальной школы. А потом… Нет, лучше я учиться не стал, мало того, я понял, что музыкантом, даже средним, я уж точно не стану… Но зато я, кажется, понял, что такое музыка. И чем она может быть в жизни. Знаете, может быть, в этом есть немного пафоса, но вот как говорят: всем лучшим в моей жизни я обязан… Ну вот примерно так. Знаете, ну даже просто – многим. Вот иногда, на встрече одноклассников, или просто так начинаешь вспоминать: где ребята, сверстники? Кто-то спился, кто-то сел, кто-то неизвестно где… Нет, есть конечно, другие, кто-то и вовсе уехал, чуть не за границу… Но знаете, это – из лучших. А я был, был – да и остался - самым средним, но вот ведь – жив, при семье, работа… А другие – представляете, многие, много! А ведь мы еще не старики!
Маргарита Семеновна: Да, да. Вы знаете, Борис? Вы ведь уже почти ровесник Александра – ну то есть сколько ему было в тот год. Представляете?
Борис: Подождите… неужели?
Маргарита Семеновна: Да, да, вот так рано он растратил себя… Но ведь не зря?
Борис: Да, вы правы. Не зря. Ведь если не было бы этого концерта…
Шаги на лестнице. Борис замолкает, поворачивается. Спускается Ирина, начинает говорить еще со ступенек.
Ирина: Так, господа… Все о музыке? А вы знаете, который сейчас час? О, кстати… (Идет к двери комнаты сына, заглядывает. Там темно.) Хорошо… Так вы знаете, что сейчас полпервого? И мне, между прочим, завтра на работу, а я хочу быть спокойной…
Борис (направляется к жене, старается ее примирительно обнять): Ира, Ира, ну мы же…
Маргарита Семеновна (пытаясь сориентироваться в ситуации; выключает диктофон, встает): Я… пойду немного подышу свежим воздухом, здесь душно. (Быстро выходит).
Борис: Ира, Ира, ты что, серьезно думаешь, что мы с ней… ну, раз мы с ней познакомились в моей командировке…
Ирина: Да ничего я не думаю, кроме…
Борис: Нет, ну Ирин, ту как ты себе это представляешь – при тебе, при сыне…
Ирина (вырывается из его рук): Да ничего я не представляю! Я знаю, что вы тут сидите и говорите о музыке… О своем Хавине! Говорите и говорите, как он играл, играл… и доигрался в свои сорок с чем-то… А потом ты опять заходишь на цель со своей классической гитарой, потому что ты все мечтаешь сделать из сына такого же Хавина, уж не знаю, почему ты не взялся за это сам, и чем он виноват…
Борис: Ирин, ну подожди! Ну что ты говоришь! Я прекрасно знаю, что он не будет музыкантом, даже в этом… оркестре народных инструментов играть не будет… А там вон какие деды, кстати, лет по семьдесят! Я просто… просто хотел бы, чтобы он вырос человеком… ну… с музыкой в сердце, что ли… разве это плохо?
Ирина (остывая, но не оставляя противостояние): Музыка… Знаешь, это не самый необходимый элемент в сердце… Не молекулы, чай! (Останавливает его жестом). Да нет, я серьезно. Вот если в сердце не будет, скажем, доброты или совести… (Зажмуривается, выдыхает). Ладно, это лирика. Продолжим потом, не при гостях. (Идет ко входной двери, выглядывает). Маргарита… э-гм…
Борис (подсказывает): …Семеновна!
Ирина: Маргарита Семеновна! Заходите обратно, я не кусаюсь… В отличие от комаров с пруда, кстати! (прибивает на щеке комара; вздыхает, отходит от двери на середину комнаты).
Маргарита Семеновна: (заходя): Да, вы знаете, свежесть, прохлада…
Борис (оглядываясь на жену): Простите… небольшой эксцесс…
Ирина (с официальной улыбкой): Да-да, который уже исчерпан. Я сейчас всем постелю и ложусь, вы подниметесь потом, - что поделать, тема мне совершенно не интересна…
Маргарита Семеновна: Подождите… Я все понимаю, я совершенно не в обиде… Но вы-то мне и нужны… Так сказать, для сравнения. Чистый лист, что ли? (Ирина морщится; Маргарита Семеновна, усевшись за стол, снова включает диктофон). Вы ведь не любите музыку, да? Ну, классическую… То есть – вы предпочитаете современную, эстраду, да?
Ирина (сухо): Нет уж, увольте. Уши вянут.
Маргарита Семеновна: А… что же тогда? Какие-то звуки, оживляющие этот мир? Вам хватает шума города?
Ирина (еще сухо, но с некой сдержанной страстью, скрестив руки на груди): Да нет, зачем же города? Знаете, сейчас все еще популярны эти записи – «Звуки природы»? Вот они, по-моему, никогда не надоедают – и дают все, что нужно. Шум моря, пение птиц… Есть замечательные записи пения соловьев… А если нет записи, и на дворе – не зима, что же – иди в лес, вот они поют, они есть всегда и всегда будут…
Маргарита Семеновна: Да, да, сама природа, этот первоисточник музыки, я понимаю… И вы, конечно, можете быть неискушены в музыке, но есть некие общеизвестные вещи… Вот как вы, человек… ну… вот такой, как вы есть, относитесь к Александру Хавину? Согласитесь, среди имен этого столетия…
Ирина (перебивая): К Александру… Хавину? (Сжимает рукой край стола). Я ненавижу его.
Маргарита Семеновна удивленная, застывает с пальцем над кнопкой диктофона, Борис, успевший успокоиться и присесть на табурет, даже коротко вскрикивает.
Маргарита Семеновна: Но… за что?
Ирина: За то, что он сделал. Да, в этом городе, здесь. Двадцать лет назад.
Борис: Но ты же… (теряется, не может подобрать слова)
Маргарита Семеновна: …да, это было страшно. Он не жалел себя, - и вот…
Ирина (глухо): И нас. Нас тоже – не пожалел.
Маргарита Семеновна: Вы, наверное, тогда были младше, чем… (жест в сторону Бориса), и эти слухи, ужасные слухи, смерть… так? Ведь если не знать о самой музыке…
Ирина: …да, мне многие говорят, что я хорошо сохранилась. Знаете, я ведь старше мужа. На пять лет. И я была на том концерте, я сидела близко, в партере…
Борис: Но ты… почему ты…
Ирина: Да, я ничего и никому не говорила потом. Именно потому. (Увлекаясь, «уходя» в рассказ). И на концерте за пять лет до того я тоже была, совсем мелочью.. А тогда у меня были билеты на все три… И расписание гастролей я тоже знала: ночь – другой город, концерт, снова – ночь, город, концерт… Только здесь почему-то запланировали три. И я знала дальнейшее расписание, и прикидывала, что если мне хватит… наглости и сбережений, я поеду еще на один, ночь поездом, дешевой сидячкой… А потом … потом всё. На ближайшей помойке кому-то досталось много хороших пластинок и записей… Просто – за то, что он… сделал так.
Маргарита Семеновна: Но, милая моя – простите, что я вас так называю… разве можно здесь сказать – «сделал»? Это ведь – трагическая случайность, ну и здесь – провинциальная медицина, вы ведь сами знаете… Может быть…. будь дело поближе к столице, она не была бы столь бессильна…
(Борис ошеломленно все слушающий, вскидывается на это «будь», как будто оно – теперь - может что-то изменить).
Ирина: Да, я – знаю. У меня мать в больнице работала…
Борис кивает.
Ирина: …в кардиологии. Она мне позвонила домой, что останется на ночь… А я там… ну, вот после концерта как раз… Я ближе сидела, и еще второе отделение… (Поворачивается к Борису, цепко). Как ты сказал: «Ждал, что что-то будет»? Нет, не так, вот, а у меня было – так, и дождалась ведь!... В общем, я побежала туда. В больницу, с чаем каким-то, бутербродами для нее, хотя она, в общем, и не просила… (Маргарите Семеновне прицельно) Так вот, я – знаю. То есть – потом узнала. Они успели связаться с тремя соседними областями, вызвать специалистов, сравнить, где лучше, они даже уже почти договорились про медицинский вертолет… представляете? Вертолет – в наших краях двадцать лет назад? (Сникая) Да… Я сама видела, как этот, главный… наверное, зав. отделением, я не спросила тогда… Как он говорил: «Что же можно сделать, если человек не хочет жить…». Нет, не так. «…если он больше не может жить». И что-то там про «изношенность организма». Понимаете – это в его-то годы!
Маргарита Семеновна (повторяя в растерянности готовую фразу): Он не жалел себя… он отдал себя музыке…
Ирина: …да, вот именно поэтому. …Знаете, если долго не думать о какой-то... гм… желтой обезьяне… о ней правда получается – не думать. На том месте просто образуется пустота, и если знать, как ее не касаться – можно жить…
Борис (тихо): Ира, Ира…
Маргарита Семеновна: Пустота – на месте музыки? Но это же ужасно! Вы ведь слышали ее… слышали его… Неужели то, услышанное, ничего не дало вам? Ведь он потратил себя на нас, своих слушателей…
Ирина (сжимая кулаки): Что – мне это – дало? Ведь я же сказала, что он… что я его… (Становясь собой, «если вы понимаете, что я имею в виду», - говорит совершенно ясно и откровенно, как еще не говорила в этой истории) Он… дал мне силы ненавидеть его. И дал возможность все эти силы, всю эту ненависть пустить на то, чтобы жить как-то иначе. Чтобы суметь сделать что-то, не обязательно убив себя при этом. Ради тех, кто об этом не просил… (Подходит к пианино, держится рукой за верхний край, спиной к собеседникам). И он навсегда лишил меня – себя самого. И своей музыки.
Застывает в этой позе. За время, пока она говорила последний монолог, свет на остальной сцене почти угас, и мы практически не видим ни Бориса, и Маргариту Семеновну. Зато осветился узким лучом света правый угол сцены, где в позе, симметричной Ирине, стоит у пианино Музыкант. Напряженный обмен взглядами – скорее, две бездны несказанных слов, чем безмолвный разговор. Затем Музыкант начинает двигаться (Ирина пока еще застыла в той же позе). Движение его руки – в ее сторону. Рука словно наталкивается на невидимую стену. Он чуть меняет направление – движение руки к клавиатуре, но снова незримая стена. Он пытается с усилием преодолеть ее – продавить, промять пальцами…
Ирина резко сдвигается с места, двигает табурет, садится к пианино. Играет – та же музыка, что и в начале, инструмент вновь и не думает фальшивить. Они играет чуть дальше, чем Музыкант в начале. Это не призыв куда-то, это рассказ о тех самых спрессованных чувствах, они только начинают разворачиваться перед нами – и музыка внезапно обрывается. Ирина застывает – снова сжав кулаки, отвернувшись от него. Свет постепенно угасает и на ней, в узком луче остается виден только Музыкант. Он делает последнюю попытку преодолеть незримую стену – без успеха. Поворачивается и медленно уходит со сцены. И последним, кажется, случайным касанием, задевает самую крайнюю – самую высокую по звуку клавишу. Она звучит долго, словно кто-то невидимый держит педаль.
КОНЕЦ.
15-16.08.2011