Итак, Оржицкий Николай Николаевич, 1796 года рождения, - соответственно, того же князь-Шурика всего на год старше, а на войну 1812 – 1814 г. как раз еще успел – на заграничные походы, у него убедительный послужной список от Силезии до Фершампенуаза, включая Лейпциг, и еще в 1815 году успел дойти аж до Франции. Кстати, пишет стихи, но не трудится их собирать (вообще признак эпохи – кажется, стихослагать учат практически каждого, как и музицировать. Поэтому почти каждый же может попытаться срифмовать палку и селедку на память даме или товарищам по полку).
Единственное, что точно сохранило авторство Оржицкого, стало романсом Алябьева (который вместе с ним служит) и оно для той эпохи (да и вообще) очень даже прилично:
http://www.notarhiv.ru/ruskomp/alyabev/stranizi/proschaniegusara.html
Обладал легким характером и денежными средствами, что обеспечивало ему любовь товарищей, и даже Греч потом в воспоминаниях не придумал, что про него сказать плохого.
Служил ни много ни мало в Ахтырском гусарском полку, но уже в 1819 году вышел в отставку в чине штаб-ротмистра, и, кажется, с тех пор нигде не служит.
Из чего явно надо полагать, что деньги у него так и не кончились, и вопрос «как прокормиться, если не с жалованья» не стоял.
И точно…
На дворцовом допросе, помимо логичного: чин – имя – давно ли в тайном обществе – где вы были 14 декабря? – его внезапно спрашивают:
«Какие деньги у вас нашли и кому оные принадлежат?»
Ну правильно, вдруг это деньги тайного общества? И немалые, я бы даже сказала - нефиговые:
«Денег у меня всего было дома ассигнациями 3625 рублей, в кармане 980 рублей, билетами: один 35 тыс[яч] руб[лей] и другой в 2000 рублей. Векселями 50 тыс[яч] Бороздина, 30 тыс[яч] Деденева, 20 тыс[яч] кавалергардского Бобринского, 5 тыс[яч] Галахова. Все сии деньги были у меня заняты, а мною получены по наследству от Пет[pa] Кирилловича Разумовского.»
И – необходимое дополнение к гардеробу того, кто носит в кармане тысячу так, тридцать с лишним – «билетами» и еще тысяч на сто векселями:
«Найденные у меня два пистолета и кинжал со мною всегда бывают в дороге.»
(ВД, XV, с. 121, дата – 23 декабря, похоже)
Но, возвращаясь к основному – товарищ уверенно говорит, что общался с Александром Бестужевым, с Рылеевым и всеми, кто сидел у Рылеева(и перечисляет много кого – от откровенных членов общества до «натурально, литераторов»), но в обществе не состоял, ему Бестужев даже предлагал в 1823 или 1824 году, но он отказался. Далее у него есть комплект вопросов и ответы на те же темы (кроме денег), и он продолжает ровно то же, так что цитирую оттуда, там цитаты чуть подробнее.
Куда-то он, похоже, уезжал из Петербурга на несколько месяцев, только вернулся, зашел к Рылееву 13-го вечером по своим делам… Легко представить, куда попал.
«…пришедши к нему, не застал его дома и, выходя, встретил его на дворе; первое слово его было: «В какой роковой день ты приехал!» Тут позвал он меня к себе и сказал мне, как я уже объявил, что они на другой день действуют и что князь Трубецкой у них начальником. Я спросил у него о делах моих, он и не думал заняться оными; потом просил он меня, чтобы в случае неудачи я не покинул бы жены и дочери его, да к тому просил еще отыскать на юге, когда мне можно будет, Муравьева-Апостола и сказать ему, что они полагали выгодным действовать 14 числа. Все сказанное им так меня смутило, что я обещался исполнить его поручение, не зная сам, что делал». (выделено мной – К.)
На следующий день ни на какую площадь он не ходил, а был до 6 вечера «у Софьи Петровны Крюковской» (заметим ее, она нам еще пригодится, - но это точно не тайное общество!), а потом таки пошел к Рылееву:
«Желание узнать, жив ли он, и отобрать мою доверенность привело меня к Рылееву 14 числа в 7 часу вечера.»
Там он застает… ну ровно то, что можно застать у Рылеева вечером после:
«После происшествия, когда я был у Рылеева, в разговоре было величайшее смятение, всякий говорил и никто не слушал; всё, что я мог понять и упомнить, было то, что иные говорили, что хотели зажечь Сенат, но что князь Оболенский сопротивился тому и потому сего не сделали; один говорили, что надо было ретироваться по Новогородской дороге на военные поселения, другие — что надо было идти на пушки; я пробыл не более четверти часа к ушел.»
Но за четверть часа он успел увидеть красочные сцены вроде:
«…немного погодя вошел незнакомый мне штаб-офицер водяных коммуникаций, остановился как окаменелый у дверей и, простояв минуты три безмолвно, вышел.»
(Вот это засада, они все могут кого угодно не знать, но безошибочно различают мундиры, и отставной гусар отличит «офицера водяных коммуникаций», а мне вот чувствительно интересно, кто это хоть мог быть?!)
Ну, и с Рылеевым он тоже поговорил, точнее, - Рылеев с ним. На уже знакомую тему:
«Смущение и почти отчаяние, в котором я его нашел, заставили меня забыть совершенно мое дело, и, тронутый его положением, обещал ему не оставить его семейства. Тут подтвердил он просьбу свою отыскать Муравьева и сказать ему, что они полагали нужным действовать, но что все пропало, что Трубецкой и Якубович им изменили, что он ему советует оставить это, но что, впрочем, пусть делает как заблагорассудит; он, Рылеев, ни во что уже не вмешивается.»
(Это все – ВД XV, с. 121-123, ответы на вопросы от 10 января, выделено Мышами).
И вот сижу я перед этой историей и с большим любопытством смотрю на нее.
Понятно, что Оржицкий никуда не поехал, и даже если бы собирался – уезжать из города следовало бы ДО 14-го, - после там, думаю, это было сделать отменно сложно, если ты хоть приблизительно можешь походить на возможного мятежника…
(А то был бы еще один, гм, успевший к Черниговскому восстанию…)
В общем, тут скорее интересно, что говорит Рылеев (кстати, он еще успел 13 огорошить Оржицкого не только наличием Южного общества, но и сообщением, «что Польша усеяна тайными обществами с коими они в сношении»).
И я, например, не до конца понимаю, что он предполагает – что Оржицкий должен ехать ДО восстания? Или наоборот, только в случае неудачи? (А какой тогда смысл говорить, что они собирались выступать 14-го?)
Но вот сам момент, что из Рылеева(!) вдруг высыпается идея «найти Муравьева-Апостола», он как-то свеж и неожидан.
Впрочем, есть подозрение, что загадочный выплеск в разрядной сетке был вызван вовсе не упоминанием Сергея, а путешествием некоего изречения Оржицкого… об оригинальной конструкции виселицы, ничего личного.
Причем если упомянутые допросы происходили в январе, то дальше об Оржицком вспомнили… где-то под май.
Тут легче всего процитировать сумму проблемы от Следственного комитета:
«Мичмана Дивов и Беляев 1-й показывают, что лейтенант Завалишин, говоря об истреблении императорской фамилии, присовокупил однажды, что прекрасно выдумал его знакомец Оржицкий: построить виселицу, первым повесить государя, а там к ногам его и братьев.
Завалишин, спрошенный по сему, отвечал, что однажды вечером у вас [=у Рылеева, это вопрос ему - К.], в присутствии многих, Оржицкий рассказывал, что он очень сердит на московских господ, помешавших ему в деле его женитьбы, причем сказал, что он
всех бы их перевешал, если бы то было в его воле, а чтоб не издерживаться даром, то поставил бы высокую виселицу и повесил бы первого С. С. Апраксина, а к ногам его всех, кто ему мешал — точно так он, Зааалшиин, рассказывал сие Беляевым и, следовательно, честь применения сего к императорской фамилии принадлежит им.»
(ВД, XV, с. 124-125, вопрос от 16 мая, а само выяснение начинается в конце апреля).
На самом деле непонятно, чьими все-таки стараниями прирастает идея альтернативного употребления длинной виселицы, Завалишина или Беляевых, - а Рылеев по крайней мере подтверждает, что Оржицкий у него про «государя и фамилию его»(с;-) ничего не говорил, - «О женитьбе же своей и что oн сердит на московских бар, он очень часто шуточно говаривал у меня при многих…» (там же, с. 125).
Апраксин, на широкую ногу живущий в Москве, Оржицкому, кстати, родня по бабушке, так что его упоминание выглядит очень убедительно.
…так что, возможно, волшебное действие на Верховный суд произвело именно упоминание цареубийства. Кто бы его ни помянул, как бы его ни помянул… Дело было к концу списка, они уже на этот предмет, видимо, тренированные.
Строго говоря, в этом даже есть некоторая логика – ровно та, что многие другие притягивания цареубийства за уши – они не сильно более здравые, чем это, на мой взгляд.
Впрочем, это было несколько наиболее ретивых лиц, а больше всего народу проголосовало за ссылку, из которой после царской конфирмации вышла отдача в солдаты.
Вслед за делом я заглянула в биографический справочник, и выяснила, что в общем, судьба героя этой истории сложилась более-менее благополучно.
Он попал сразу на Кавказ, служил у Н.Н. Раевского (пока власти не разогнали эту шарашкину контору разжалованных вокруг него), отличился, дослужился до офицерских чинов, рано – в 1832 г. – вышел в отставку по ходатайству генерала – мужа сестры. Велено было в столицы не въезжать, а жить в имении у себя или у сестры… там он и жил, от столиц недалече – в окрестностях Ораниенбаума (а в сорок каком-то году и в столицы въезжать разрешили). В 1834 году женился на Софье Крюковской, в семье было семь детей, расширил и обустроил имение под большое семейство (и минимум слуг), скончался 1 января 1861 г.
И да, о завещавшем ему нефиговые деньги Петре Кирилловиче Разумовском. Оржицкий, исходя из этого факта только, мог быть ему много каким родственником, хоть «внучатым братом» (так Артамон Муравьев определяет свое родство с Сергеем). Но оказался он ему незаконным сыном, от некой Александры Васильевны Деденевой… урожденной Разумовской.
В общем, я нервно хихикнула, что хоть отчества у родителей разные – и пошла копать генеалогические деревья.
Где-то здесь меня и настигло осознание, что есть люди как люди – и есть Разумовские, по крайней мере, среди сыновей Кирилла Григорьевича нескучно в плане семейной (и внесемейной!) жизни жили вообще все.
Матушка Оржицкого оказалась Петру Кирилловичу троюродной сестрицей, сблизилась она с ним, уже овдовев, и родили они трех детей, выдав им разные фамилии по разумовским усадьбам. В частности, мыза Оржицы во владениях Петра Кирилловича тоже наличествовала – как раз где-то там, в районе Ораниенбаума.
И да, законные дети у него (внезапно! – не всем Кирилловичам так повезло) тоже были, за наследство Оржицкий с ними судился, и к Рылееву, кстати, ходил в том числе по поводу судебных дел…
Тут я решила выяснить следующий вопрос – кто такая эта Софья Крюковская. В деле упоминалась «Софья Петровна» (к которой он ходил 14-го днем), в справочнике как жена – Софья Федоровна. Собственно, справочник мог и наврать (отчество жены Басаргина там, например, левое) – а может быть, подумала я, одна Софья другой матушка или тетушка, тоже вполне вероятный вариант, в те поры это имя любят, и Софий много. (Кстати, загадка – оно, в отличие, скажем, от популярных тогда же Николаев, Александров, Екатерин – не императорское ни разу, но тоже любимое, факт). Еще меня несколько задумывала фамилия: если она на –ский, то в случае дворянства это скорее всего либо князья (чего тут нет), либо поляки, либо незаконнорожденные с придуманной фамилией, как у Оржицкого же. Впрочем, есть вполне натуральные Крюковские (или Круковские) – родня Софьи Ковалевской.
Но про Федора Крюковского я толком не узнала ничего, зато geni.com подтвердил идею о двух Софьях: в соответствующей карточке на персоналию родителями значились Федор Крюковский и Софья Крюковская.
Я полезла в карточку Софьи-старшей. Родители: Петр Кириллович Разумовский и Александра Васильевна Деденева. ЛОЛЧТО?
Ну, в общем, именно оно. Инцест – это игра, в которую можно играть всей семьей Разумовских. Старшая Софья Крюковская – одна из тех троих детей с разными фамилиями, и Оржицкий женился на родной племяннице.
(Впрочем, какая фамилия у Софьи-старшей была исходно – с ходу непонятно, я вообще некоторое время сомневалась в том, что Федор Крюковский существовал как отдельная единица, а не только как фамилия и отчество, но, кажется, был-таки такой в чине полковника).
Кстати, ввиду разных фамилий, официально они до брака друг другу приходились никем. Но судя по тому, в чьем доме он пасется 14-го, это не случайная встреча ничего не ведающих родственников, тут вам не греческая трагедия, тут русская дворянская развеселая семейная жизнь, где все всё про всех знают (и поэтому иногда их хочется развесить на длинной виселице…). И жили они долго и счастливо, судя по всему.
Такая вот история.
А вывод из нее, наверное, прежде всего такой - читайте ВД, там еще очень, очень много интересного. И неожиданного.