Примерно по такой же схеме (никаких вопросов) выглядит дело Булатова, но недолго - к началу января он перестает писать, его конкретно покидает рассудок, он морит себя голодом, бьется головой о стену - и умирает в военном госпитале.
А Батеньков в начале января только разгоняется писать... И заканчивает уже в первых числах июня, когда и следствие-то кончилось, никаких отметок на последних бумагах нет, Бенкендорф напрямую сдает эту макулатуру в Ревизионную комиссию, а они подшивают в дело. А бьется головой о стену, наверное, следственный комитет - все это читая. И, судя по отметкам в журналах, злобно полагая, что несет им Гавриил Степанович какую-то маловажную фигню, и совершенно зря ссылается на больную свою голову - комитет ему не верит.
А я так вообще не знаю, что думать. Потому что выглядит это примерно так. Сначала Батеньков просто порядочное время не соглашается с тем, что он член общества. Да, общался, да, о политике разговаривал, но общества - ни-ни! Ну, тоже мне бином Ньютона, не он один, прямо скажем, так делает. Попутно из него выпадает куча мелких деталей именно *про разговоры* - не совещания, а именно треп всякий - с Рылеевым, Бестужевыми, Трубецким - и со Сперанским, у которого он в доме живет. И это очень любопытно и, кажется, никем не дублируется. И надо сказать, что фрагменты разговоров продолжают из него выпадать очень долго... Так что трудно сказать "вот до этого места читайте, а дальше как пойдет".
И покуда Батеньков отрицается, его дело представляет собой по большей части вопросы к другим лицам на ту же животрепещущую тему - был ли сей господин в обществе и что делал. А он все отрицается... и нарывается таким образом на четверную(!) очную ставку в конце января(!). В смысле, это считается одной очной ставкой, но ему последовательно представляют четырех людей. Он ото всего опять-таки отрицается... но где-то после этого его одолевает писательский зуд. На его волне к началу февраля он доходит до идеи, что да, в общемстве он (с кучей оговорок) был... А к марту он вдруг пишет (посреди другого, пишущегося и пишущегося) и вовсе:
"Постыдным образом я отрицался от лучшего дела в моей жизни. Я не только был член тайного общества, но и член самый деятельный. Предприятие, план его, цель, покушения - все мне принадлежит и во всем я принимал великое участие. Дела сие покажут".
Вот это реально выпадает из всего остального - и подозрительно похоже на помешательство - но именно в таком духе он ни разу больше не продолжает. Зато остальное выглядит примерно так - далее до того самого июня Б. изгагает в куче оттенков примерно одни и те же идеи (был в обществе, но как-то не так, как все; признался в этом как-то не так, и потому погиб - переспросите меня, пожалуйста; все дело в моем характере (подробное исследование оного))... И при этом пишет, например, что-то вроде: все, что я писал до того, было от больной головы, сейчас я пришел в разум, не учитывайте предыдущее. ..А где-то через две, скажем, недели продолжает тему: недели две назад я был не в здравом уме, теперь все не так, не учитвайте прошлое показание... И так - захода 4 на цель. Где-то посреди всего этого - история о том, что он чувствует рядом с собой "присутствие... злобного духа, помрачающего разум, внушающего отчаяние" - в общем, то ли второй заход на сумасшествие, то ли красочное описание депрессии, - с загадочной ремаркой: "Едва начинаю понимать, что ему нужен не я, нужна другая жертва, которую он уже давно терзает". Но позже он пишет о присутствии злого духа уже в прошедшем времени, а общий тон - все примерно тот же.
В мае комитету удается вставить словечко - и устроить ему целую очную ставку с Рылеевым на, гм, страшно важнуютему - собирался ли Батеньков лично идти в Сенат с манифестом? Ставка тоже ничего выдающегося, похоже, не представляет - и кончается довольно распространенным тупиком "все остались при своем".
...но Батеньков и это обсуждает со всем сторон, написав за неделю бумаг пять различной подробности. Вот вам конкретный пример на тему "как довести Следственнный комитет", на дворе - 15 мая (вишни, наверное, какие-нибудь цветут, а ты сиди и читай такое):
"Рылеев имеет надо мною важные преимущества в том:
1. Рассудок его не расстроен.
2. Честь его нетронута.
3. Твердо знает свое дело, имеет кредит и, равняя меня со всеми, может клеветать, что вздумает. (...)
4. Не расстроен физически.
5. Привык быть в Комитете, в коем я всегда видел грозный суд, а не свидетелей.
6. несравненно более меня имеет присутствие духа и смелости.
Хотя для малейшего уравнения сих выгод я прошу:
1. Предварительно позволить мне несколько прогулок в саду.
2. Прежде вызова в Комитет с утра узнать, в состоянии ли я явиться. Впрочем надеюсь, что всегда готов буду. Отчаяние придает мне силу.
3. Не смешать меня в Комитете дурным приемом".
(ВД 14, с. 122-123.)
...вообще полагать, что если тебе приводят чье-то показание против тебя, или кого-то лично - против тебя на очную ставку, - то это именно и только его инициатива в чистом поле, это он на тебя наговаривает зараза такая, а сам уже "привык быть в Комитете" (это мое любмое место! - К.) - это в целом очень, очень нередкое представление. И очень, очень ошибочное. Когда ты изнутри ситуации, плохо видно, что это не они с тобой говорят, а Комитет - пользуясь их именами...
А еще очень ошибочная идея - думать, что если ты ляпнул что-то лишнее, то если очень попросить Комитет, он все забудет. И очную ставку еще раз проведет. Это, товарищи, решает Комитет. Бывает, и проведет, но, скорее всего, безо всякого желания участников...
(Тот же Батеньков пишет, что на "четверной" очной ставке собирался "обличать"... Но что-то не вышло.)
...ну и да. О цареубийстве как предполагаемой кем-то (Рыеевым) мере он упомянул ровно один раз, а потом раза два или три только говорил, что на самом деле ни о чем подобном не слышал. И все упоминания - откровенно впроброс на фоне остального массива бумаги.
И надо ли говорить, что к заключению Боровкова о Батенькове прилипло именно это единственное воспоминание, - а также прогон про "члена самого деятельного"?
И дополнительно ко всему. Товарищ живет в доме у Сперанского, служил у него, и собирается служить опять. Это вызывает прямо-таки нездоровый интерес не только комитета, но и монарха: его уже в течение следствия(!) по меньшей мере еще раз таскают на дворцовый допрос к царю. И Левашев к нему заходит поговорить. И еще какой-то (не комитетский) генерал...
Притом, что судя по всему, его отношения со Сперанским на тему междуцарствия состояли примерно в том же, в чем и с тайным обществом - это был ТРЁП. На политические темы, да. Любопытный и разный. Но и именно трёп.
...а по итогам, как известно, Батеньков завис в Петропавловской крепости еще.... на 20 лет. Даже нельзя сказать, что его там случайно забыли - сначала уехал в Свартгольм, и уже оттуда, в 1827году - обратно в Петропавловку.Почему именно - реально нет никаких указаний, а подозрения регулярно кажут на Сперанского. Притом, что скрывать там, похоже, вот реально нечего. (Есть еще дурацкая мысль, что если человек родом из Сибири и служил там, то может, получалось, что ему это и не наказание будет - и вдруг там у него связи какие? - но это уже мои попытки рационализировать.... Подозреваю, что вначале был любой повод, а потом натурально забыли. Во внутренней отчетности Петропавловской крепости за какой-то год в конце 1830-х, честно записано, что сидит он "неизвестно за что".)
Кажется, за эти 20 лет он несколько раз опять пытался сойти с ума, но так и не сошел. И когда ему досталось еще 10 лет жизни на вольном воздухе - в Томске и даже немного в Калуге и окрестностях, то писал он что-то странное, говорят, еще смеялся как-то странно, - а в быту все же был вполне адекватен, с товарищами переписывался и все такое.
...и несколько деталей напоследок.
* 14-е декабря, день, Батеньков поехал присягать и встретил Рылеева с кем-то - "стоявший возле него человек довольно громко рассказывал, будто бы артиллерийские офицеры с целой батареей отказались присягать и ездят по городу".
Слух оказался слухом, но представьте себе это гипотетическое зрелище!
*Почему-то неоднократно рассказывает, что в законодательной власти обязательно нужна верхняя палата, из родовой аристократии с наследственным членством. Почему именно эта мысль так греет сына тобольского унтер-офицера? Впрочем, когда он дописался до проекта, там наличествует право императора "возведения в звание родовых вельмож на места тех, чьи роды прекратятся" - может, он о чем-то таком мечтал??
* Ну,и о заявленном в заголовке.
"Во время междуцарския дом Сперанского был закрыт для посещений. По приказанию его дочери я известил Н. Безстужева, чтоб он во время траура не ездил, ибо не будет принят. Сам я обыкновенно ходил к столу или к завтраку или, наконец, вышивать в пяльцах по канве".
И вот, натурально, когда Сперанский зовет его сообщить о новой присяге - "13-го числа поутру был я у дочери Сперанского и вышивал по канве".
А вот же ж. Инженер-подполковних, тридцать с лишним лет, родом из Сибири, служил у Аракчеева и т.д. и т.п. - сидит и вышивает по канве. И в этом, в отличие от разговоров о возможном устройстве России, никто не находит ничего предосудительного!