contentВ общем, некоторое добавление к рассказанной накануне истории.
И причем тут, казалось бы, Оксана Ивановна Киянская?;-)
Да вот ровно при том, как именно Мышь выбрела на это дело.
Вообще-то опись дел Второй Армии, дореволюционная и изданная в печатном виде довольно увесистой книжкой, дивно подробна, и на некоторое количество ее сокровищ я набрела просто путем чтения описи подряд. Собственно, два выпуска выписок именно из этих подробных заголовков у меня уже появлялись в ЖЖ, а где-то прикопан материал и на третий.
Однако дело Акинки – которое я в итоге действительно нашла, читая опись, со стороны заголовка выглядит так:
«Дело о буйственном поступке 40-го Егерского полка порутчика Акинки против Капитана 39-го Егерского полка Гриневского и 37 Егерского маиора Химотченка.»
В общем, все правильно – но никаких следов того фейерверка, который находится внутри! Увидь я его просто так – честно говоря, не клюнула, много там судных дел, и есть гораздо более кудрявые на название.
Но дело в том, что в книге Киянской «Павел Пестель: офицер, разведчик, заговорщик» (М., 2002) есть вот такой абзац:
«В сферу деятельности Пестеля входил и тайный надзор за проведением следствия в отношении провинившихся военнослужащих. Так, в 1821 году он писал Киселеву о некоем «офицере Акинке», попавшем под следствие. Суть этой истории неизвестна, однако очевидно, что по заданию начальника штаба Пестель вел параллельное, неофициальное расследование. И информировал начальника штаба, что, хотя «не имел возможности собрать все подробности о преступлении и о следствии», все же считает, что офицера «необходимо наказать... довольно строго, чтобы это произвело впечатление, однако же без разглашения этого дела слишком публично»149. (С. 111)
Абзац этот находится посреди главы про взаимодействие Павла Пестеля с генералом Киселевым, и должен в числе прочих примеров иллюстрировать тезис, что «самым важным полем совместной работы Киселева и Пестеля оказалась» тайная армейская полиция (с. 108), причем деятельность Павла на этой ниве описана многообещающе:
«Пестель не только теоретически разделял взгляды начальника штаба и помогал ему в организации полиции. Он еще и сам довольно активно работал в роли «тайного вестника» — причем, конечно, не рядового шпиона, а организатора подобной работы. И эту работу, как и деятельность по подготовке армейских реформ, Пестель не оставил, даже уйдя в конце 1821 года из штаба.» (с. 110)
Этот смелый тезис иллюстрируют несколько примеров. Так, из того, что Павел Пестель
- вскоре по переходе в полк (т.е. где-то в 1822 г.) пишет Киселеву, что такой-то офицер испортил себе репутацию занятиями контрабандой, и его бы отсюда убрать;
- летом 1825 г. (вешает лапшу на уши) сообщает родителям, что не сможет к ним приехать в т.ч. потому, что его назначили расследовать какое-то дело о контрабанде (совершенно точно, что не в своем полку, это подразумевает сама организация военно-судной части) -
Киянская делает вывод: «Похоже, что именно борьба с контрабандой была основным направлением его военно-полицейской деятельности.» (с. 110)
На основании двух отдельных фактов, разделенных тремя годами! Я бы скорее сделала из этого вывод, например, о распространенности контрабанды во Второй армии… что, в общем, неудивительно, т.к. в ее ведении – бессарабская граница. И судя по все той же описи дел, через нее постоянно проплывает и проезжает что-то лишнее (и кто-то лишний) и далеко не всегда попадается…
Следующим примером работает история про Акинку (и я к ней сейчас вернусь), а за ней – еще абзац, про то, что «на всех без исключения офицеров [2 армии – К.] Пестель вел секретную картотеку». Этот сюжет мы с уважаемой Одной Змеей уже однажды разгрызли, там довольно коротко, но очень весело:
https://odna-zmeia.livejournal.com/143799.html
…и в общем, как уже не раз бывало, абсолютно не так, как написано у уважаемой Оксаны Ивановны.
(Далее текст переходит, в частности, к идее «Военно-полицейская деятельность была для Пестеля непосредственно связана с деятельностью заговорщика», а потому «свои обязанности «тайного вестника» Пестель исполнял совершенно бестрепетно.») (с. 112)
Но вернемся к Акинке.
Эта история, как и с картотекой, основана ровно на одном абзаце письма, только там было – от Киселева к Пестеля, а тут наоборот – от него к Киселеву. Написано оно 8 февраля 1821 года (Киселев ненадолго уехал, чтобы встретиться с императором, едущим с Лайбахского конгресса), так что, кстати, ситуацию после конца того же 1821 года иллюстрировать никак не может;-)
Павел пишет Киселеву о поездке в Клебань, где квартирует учебный батальон (и командир его Химотченко, и да, именно там разворачивались финальные такты «цыганочки с выходом» от Акинки!) Судя по всему, от вообще отправляется посмотреть, как там в батальоне дела, что опять же неудивительно. Та же Киянская между прочим, несколько раньше пишет: «Самым главным из дошедших до нас фактов такого рода [сотрудничества Пестеля с Киселевым – К.] стала организация учебного батальона при армейском штабе.» (с. 107).
Не знаю, чем различаются «самое важное» (полиция) и «самое главное» (батальон) дела, но факт налицо – Павел занимался в т.ч. делами его организации, так что неудивительно, что заглянул посмотреть (и доложить отсутствующему Киселеву) как там дела. (И кстати, пострадал за служебное усердие: пишет, что во время поездки «до того простудил себе левый глаз, что провел несколько бессонных ночей от сильнейшей боли, и теперь вынужден оставаться в Тульчине весь закутанный».)
(Письма здесь и далее – в переводе А.В. Семеновой)
Ну, и творящиеся в батальоне безобразия (в лице Акинки) его совершенно логично тоже интересовали. Впрочем, судя по предыдущему письму, о них еще до своего отъезда узнал Киселев – и, надо полагать, интересовался ходом дела (27 января 1821 года Павел пишет ему: «Дело Акинки еще не было начато, судя по тому, что я вижу, - по крайней мере, поскольку я ничего об этом не слышал, я ничего не могу сказать Вашему Превосходительству по этому поводу, и оставляю это до следующего курьера.».)
Теперь же он что-то выяснил и сообщает Киселеву следующее:
«Офицер Акинка переведен в Ладыжин, где Барков с Давиденковым производили следствие, так что мне было невозможно собрать все подробности о преступлении и о следствии, как бы я того желал. Между тем, мне кажется из того, что я слышал, что необходимо его довольно строго наказать, чтобы это произвело впечатление, однако же без разглашения этого слишком публично. Ежели его поместить на гауптвахту на два или три месяца на хлеб и воду и если его два раза обойдут в производстве в следующий чин, я полагаю, что наказание будет точно такое как следует. Когда Ваше Превосходительство вернетесь, я смогу подробно рассказать об этом деле, если найдете нужным и приличным для Ваших намерений.»
Вот теперь я привела ВСЁ, что есть в письмах Киселеву об Акинке – то есть ВСЁ, что знала об этом деле Киянская, чтобы сделать приведенный выше смелый вывод:
«Суть этой истории неизвестна, однако очевидно, что по заданию начальника штаба Пестель вел параллельное, неофициальное расследование.»
И да, когда «суть этой истории неизвестна», можно представить себе любое преступление «офицера Акинки», в том числе в ситуации, где действительно можно и нужно устроить параллельное расследование. Можно представить себе столкновение характеров, оскорбление чести, дуэль, убийство, что угодно на почве полковых финансов – и прочие серьезные и даже мрачные истории, которым в армейском судопроизводстве несть числа.
Мало того, даже если бы Киянская добралась до заголовка в описи («о буйственном поступке…») можно тоже было бы вообразить много что.
Но она не пошла никуда дальше писем – судя по всему, известных ей не по оригиналу, который хранится в Питере, в рукописном отделе Пушкинского дома, а по переводу, сделанному А.В. Семеновой, мы со Змеей писали в т.ч. об этом здесь: https://odna-zmeia.livejournal.com/141371.html - и поскольку фамилия Акинка нам тогда ничего не говорила и никак не пояснялась Киянской, сочли ее, кстати, неправильным прочтением, которая Киянская унесла с собой из рукописи.
Однако Акинка оказался в итоге именно Акинкой (он же Акинко, Окинко…), и. кстати, если бы про него в книге стояла хоть какая-то уточняющая информация, мог бы и не казаться таким странным – но Киянская дальше чужого перевода не пошла, даже до описи.
А я, скромно говоря, пошла, дошла – и помимо полученного в процессе чтения удовольствия, хочу сказать, что Оксана Ивановна не добралась туда совершенно зря.
Потому что, повторюсь, когда ты не знаешь сути дела, можно глючить любое «неофициальное расследование», но когда ты в курсе, что речь идет о пьяном дебоше длинной в три дня… Что тут неофициально и секретно расследовать?! Нашли ли хозяева кастрюлю, которой кидался Акинка? Уточнять, какие именно бранные слова он напроизносил? Выяснять рецепт сокрушительного напитка «терновка красная»?...
А ведь, между прочим, Киянская, дойди она до дела и сравни его с письмами, могла бы добыть себе неплохой аргумент к своей идее «всесильного адъютанта»!
Что предлагает Павел подходящим для наказания Акинки? «Ежели его поместить на гауптвахту на два или три месяца на хлеб и воду и если его два раза обойдут в производстве в следующий чин…»
Что в итоге пишет Киселев – и что утверждает в соответствии с его мнением главнокомандующий? ТО ЖЕ САМОЕ. С тем, что месяцев именно три… ну, и меню гауптвахты, кажется, не уточняется. Но там наверное и так не особенными разносолами кормят.
Ну и – важный и очень киселевский момент: влетает не только самому дебоширу, но и тем, перед кем он самовыражается - Нельдихину и двум командирам. Ну, как «влетает»? Отправляют обратно в полки, из которых взяли в учебный батальон, Нельдихина («как не могущего быть в учебном баталионе») и Гриневского («не умеющего быть Начальником подчиненным его и допустившего себе зделать грубость»), а Химотченко велено «зделать замечание за слабое употребление власти Начальнику Предоставленной».
(Вспоминая историю с картотекой – там Киселев пишет уже Павлу: «надо уметь руководить людьми или отказаться от командования ими». Впрочем – при этом – он ведь сам подобрал в этой армии, на этих постах – тех людей, которые будут в первую голову думать не «меня оскорбили?!» а «парень, да ты пьян, иди проспись, приходи нормальный – тогда поговорим!»
Он сам был уверен, что добрым словом, разумной строгостью и применением мозга можно устроить в армии такой порядок, что хорошо будет всем, от смотрящего на нее государя до любого солдата в строю.
Это Полдень. И он, как мы знаем, довольно быстро закончился… Но он был.
Конец, елки-палки, лирического отступления.)
Но Павел не пишет ничего ни про Нельдихина, ни про его начальников, со вторыми это, возможно, вопрос субординации, - а может быть, все это просто относится к пункту «Когда Ваше Превосходительство вернетесь, я смогу подробно рассказать об этом деле».
…и да, заметим, это явно даже из письма, для Второй армии «довольно строго наказать, чтобы это произвело впечатление» - это три месяца ареста (которые в основном пройдут, пока будет следствие) и задержать в нынешнем чине. Расскажите этот анекдот в Первой армии. Они возьмут лупу и будут долго искать, где тут кого-то вообще наказали…
Такой вот размотался хвост к истории о непреодолимой власти терновки красной.
(А у меня, между прочим, еще есть по итогам чтения этого дела вопрос по нетривиальной иудаике… Надо будет и его задать, но отдельно, чтобы не сливался с остальным.)